О противоопухолевом эффекте препаратов витамина D3: фундаментальные исследования и доказательная медицина


О.А. Громова (1, 2), И.Ю. Торшин (2, 3), С.Е. Малыгин (4), О.А. Лиманова (1, 2), А.В. Гилельс (5)

(1) ГБОУ ВПО «Ивановская государственная медицинская академия» МЗ РФ, Иваново; (2) Российский сотрудничающий центр Института микроэлементов ЮНЕСКО, Москва; (3) ФГБУН «Вычислительный центр им. А.А. Дородницына» РАН, Москва; (4) Кафедра онкологии и лучевой терапии ГБОУ ВПО РНИМУ им. Н.И. Пирогова Минздрава России, Москва; (5) Медицинская корпорация RHANA, Москва
Витамин D – гормон, участвующий в поддержании противоопухолевого иммунитета организма. В работе представлена комплексная молекулярно-физиологическая модель противоопухолевого воздействия витамина D. Приведены данные доказательной медицины, свидетельствующие, что долговременный прием витамина D3 в дозировках 800–1000 МЕ/сут достоверно снижает риск рака молочной железы, толстого кишечника и смертность от других форм рака.

Введение

Витамин D необходим для нормального функционирования многих физиологических систем организма. Препараты витамина D традиционно используются для лечения остеопороза и компенсации недостаточного поступления с пищей кальция и витамина D, особенно при низкой инсоляции. В частности, витамин D влияет на пролиферацию, дифференциацию и апоптоз клеток, а также модулирует активность иммунной системы и регулирует массу тела. При недостатке витамина D в организме нарушаются фундаментальные клеточные процессы, что приводит к абнормальному развитию скелета, кардиоваскулярным и онкологическим заболеваниям. В представленной работе сформулирована физиологическая модель влияния витамина D и кальция на возникновение, течение и исход онкологических заболеваний и проводится сравнение с доказательными данными. Модель учитывает мультимодальность взаимосвязей между уровнями активных форм витамина D в сыворотке и рядом генетических факторов и факторов внешней среды, что делает ее весьма полезной при планировании дальнейших клинических исследований противоопухолевых эффектов препаратов на основе витамина D и кальция.

Минералы и витамины поступают с пищей и необходимы для поддержания нормального гомеостаза организма человека. Каждый из микронутриентов оказывает свое уникальное физиологическое воздействие через специфические молекулярные механизмы.

В частности, витамин D также вызывает смерть раковых клеток, что связано с иммуномодулирующей активностью его рецептора [1, 2], кальций необходим для активации каскада кальпаинов, вызывающих апоптоз [1], и т. д.

Противоопухолевый эффект витамина D основан на прямом его влиянии на транскрипцию более 3000 генов, вовлеченных в регуляцию роста, деления и апоптоза клеток [3]. Апоптоз (программированная клеточная смерть) важен для элиминации опухолевых клеток.

Для того чтобы витамин D оказывал защитный эффект, его молекула должна пройти несколько последовательных стадий активации. Витамин D сначала посредством биотрансформаций преобразуется в активную форму, которая затем взаимодействует со специфическими рецепторами (VDR). Биотрансформация витамина D начинается в коже под воздействием ультрафиолетового облучения (УФО) и продолжается в печени и почках (рис. 1).

Следует помнить, что 3 диапазона УФО: УФО-А (315–400 нм), УФО-В (280–315 нм) и УФО-С (100–280 нм), оказывают разное биологическое действие. Витамин D в коже вырабатывается под воздействием УФО-В, которое достигает поверхности земли только при условии чистого воздуха, отсутствия облаков, при определенной высоте солнца над горизонтом.

С увеличением географической широты уровень УФО-В уменьшается и, соответственно, уменьшается синтез витамина D. В частности, для многих регионов России характерен низкий уровень УФО-В, что вносит вклад в формирование хронического дефицита витамина D у населения. В России только 3% женщин старше 45 лет имеют нормальные показатели витамина D при определении гидроксивитамина D в плазме крови [4].

Эффекты УФО-В на биосинтез витамина D могут быть сведены к нулю при использовании солнцезащитных кремов, у людей с темной кожей и др. Искусственное облучение (в соляриях) характеризуется очень высоким уровнем УФО-А, не оказывающего существенного влияния на биосинтез витамина D, более того – имеющего проканцерогенное действие [5].

В печени витамин D3 гидроксилируется и превращается в 25-оксихолекальциферол (25-ОН-D3) при посредстве фермента 25-гидроксилазы.

В почках при их нормальном функционировании 25-ОН-D3 трансформируется в 1,25-диоксихолекальциферол (1,25-(ОН)2-D3), наиболее активную форму витамина. Эта активная форма переносится в кровяном русле витамин D-связывающим белком (VDBP). Биологическое воздействие активной формы витамина оказывается через связывание с VDR (рис. 1).

Как следует из рис. 1, взаимосвязь между приемом витамина D и уменьшением риска онкологических заболеваний многоступенчата и включает ряд дополнительных факторов, способных повлиять на терапевтическую эффективность препаратов на основе витамина D. Схема на рис. 1, например, указывает на наличие по крайней мере 6 стадий, опосредующих влияние витамина D на транскрипцию генов. На каждой из этих стадий действуют определенные факторы (например, суммарный уровень УФО-В-облучения, получаемого данным пациентом, уровни экспрессии генов ферментов-гидроксилаз, наличие веществ, ингибирующих гидроксилазы, метаболическая активность печени и почек, полиморфизмы генов гидроксилаз, транспортного белка, рецептора и т.д.), влияющие на выраженность терапевтического эффекта при приеме витамина D.

Например, при заболеваниях почек (метаболическая нефропатия, редкие наследственные аномалии обмена витамина D и др.) применение холекальциферола может быть недостаточно эффективным, что требует назначения активированных форм витамина D3. В то же время для широкомасштабной профилактики активные формы витамина не всегда подходят в силу необходимости титрования дозы и контроля возможной гиперкальциемии у индивидуальных пациентов. В данной работе мы формулируем обобщенную физиологическую модель противоопухолевого воздействия витамина D и проводим сравнение с данными доказательной медицины и генетической эпидемиологии. Систематическое рассмотрение соответствующих белков проведено с использованием современной технологии системно-биологического анализа – метода функциональных взаимосвязей [6].

Системно-биологический анализ противоопухолевых эффектов витамина D

Как было отмечено выше, биологические эффекты витамина D осуществляются через взаимодействие с VDR. Активированная витамином молекула VDR взаимодействует с ДНК более 3000 генов, оказывая комплексное воздействие на процессы транскрипции генома. В настоящей работе данные изменения транскрипции моделировались методом функционального связывания с использованием функциональных категорий стандартной аннотации генома человека (Gene Ontology). В результате моделирования было установлено, что витамин D может приводить к изменениям в экспрессии более 700 генов, активность которых чрезвычайно важна для онкопротекции (табл. 1). Данные гены можно условно подразделить на 3 большие группы: деление и пролиферация клеток, регулирование апоптоза, активация лимфоцитов.

На основе систематического анализа уровней биологической функции и суммированных в табл. 1 данных моделирования транскрипции под воздействием витамина D мы сформулировали качественную модель взаимосвязи между риском онкологических заболеваний и витамином D (рис. 2). В сформулированной нами модели известные противоопухолевые эффекты витамина D (уменьшение риска возникновения заболевания, интенсивности заболевания и онкологической смертности) объединены.

Любой противоопухолевый эффект витамина D обусловлен иммуномодулирующей и антипролиферативной активностью активированного VDR. Этот рецептор экспрессируется во многих клетках иммунной системы: моноцитах, макрофагах, Т- и В-лимфоцитах. Активация транскрипции посредством VDR в этих и других типах клеток имеет антипролиферативный, продифференцирующий и иммуномодулирующий эффекты [7].

VDR индуцирует регулирующие Т-клетки, а также воздействует на секрецию противовоспалительных и антипролиферативных цитокинов [8]. Активная форма витамина увеличивает активность Т-киллеров и макрофагов. Сигнал от VDR достигает белка «NF-κВ-транскрипционный фактор», регулирующего дифференцировку и рост клеток [9]. Так как рецепторы витамина D представлены практически во всех тканях тела, общий механизм противоопухолевого воздействия витамина одинаков для всех тканей. Однако степень активации вышеупомянутых процессов рецептором витамина D зависит от ряда дополнительных факторов.

Например, уровни метаболитов эстрогенов, повышенная экспрессия разных типов рецепторов к эстрогену, обеспеченность витамином D3 и риск онкологических заболеваний взаимозависимы. Взаимодействие между уровнями эстрогенов (которые повышены при регулярном приеме эстроген-содержащих препаратов) и витамином D осуществляется, по всей видимости, на уровне внутриклеточных сигнальных путей. Экспрессия функциональной формы рецептора витамина D зависит от ERK1/2 фосфорилирования, вызываемого активацией эстрогеновых рецепторов [10, 11].

Несколько исследований доказательной медицины указывают на взаимосвязь между эффективностью терапии витамином D и приемом эстроген-содержащих препаратов. Так, зависимость между увеличением уровней 25(OH)D плазмы с уменьшением риска рака молочной железы (РМЖ) была намного более ярко выражена (р<0,0001) у пациенток, никогда не проходивших курс гормональной терапии [12]. Более того, результаты одного исследования [13] даже указывают на возможность того, что у пациенток, находящихся на гормональной терапии эстрогенами, применение витамина D может приводить к увеличению риска колоректального рака (КРР). В то же время у пациенток, не употребляющих эстрогены, наблюдается уменьшение риска КРР даже при применении таких небольших доз витамина D3, как 400 МЕ/сут (относительный риск [ОР] – 0,7; 95% доверительный интервал [ДИ] – 0,5–1,1).

Сопоставление результатов системно-биологического анализ противоопухолевых эффектов витамина D с данными доказательной медицины

Данные фундаментальной медицины подтверждаются доказательной медициной. Например, дотации витамина D (1100 МЕ/сут) в осенне-весенний период приводят к уменьшению на 60% заболеваемости раком (всех видов) в течение 4 лет клинических наблюдений [5]. Далее приведены результаты крупномасштабных эпидемиологических исследований и мета-анализов, подтверждающих важность витамина D в профилактике и терапии раковых заболеваний. Использованные нами критерии отбора достоверных исследований по доказательной медицине описаны в работе [15]. Цитируемые далее исследования выполнены преимущественно на популяционных выборках европеоидов.

Биосинтез витамина под воздействием УФО-В

Витамин D синтезируется под воздействием УФ, и, следовательно, суммарные уровни облучения солнцем могут влиять на уровни витамина D в крови. Наблюдаются значительные различия между заболеваемостью раком в странах с разной инсоляцией [16]. Сезонные колебания кальцитриола в плазме связаны с изменением роста заболеваемости раком в период недостаточной инсоляции. Максимальный уровень витамина D3 в сыворотке крови отмечается с июля по сентябрь, умеренный дефицит витамина D (25-(OH)-D3 < 20 нг/мл) наблюдается среди 13% обследованных, а в зимне-весенний период эта цифра возрастает до 36% [17]. В зимний период уровень 25-(OH)-D3 в сыворотке снижается на 20–120 %, и эти колебания коррелируют с ростом заболеваемости раком зимой [18–20]. В исследовании, проведенном в Канаде, регулярная естественная инсоляция у девушек 10–19 лет была ассоциирована со значительным снижением риска РМЖ (ОР – 0,65; 95% ДИ – 0,50–0,85, р=0,0006). Данный возрастной период соответствует интенсивному росту и развитию организма [21].

Поступление витамина D с пищей и со специальными препаратами является значительно более важным, чем инсоляция (позитивный эффект которой зависит от многочисленных факторов, см. Введение), источником необходимого организму витамина. Регулярное употребление в пищу продуктов, богатых витамином D, таких как печень трески и молоко, приводит к значительному снижению риска РМЖ [21, 22]. По сравнению с крайне низким уровнем употребления витамина D (менее 80 МЕ/сут) даже чуть более высокие уровни (более 200 МЕ/сут) соответствовали уменьшенному риску РМЖ в пременопаузе (ОР – 0,50; 95% ДИ – 0,26–0,96) [22]. Уменьшение риска рецидива КРР также соответствовало более высокому уровню принимаемого витамина [23, 24].

Витамин D, поступающий с пищей, лекарственными препаратами или синтезированный под воздействием солнечного света, приводит к повышению уровней биологически активных форм витамина [25-(ОН)-D3 и 1,25-(ОН)2-D3] в плазме крови. Общепринятым методом мониторинга метаболизма витамина D считается определение концентрации 1,25-(ОН)2-D3 в плазме: уровни 0–10 нг/мл соответствуют дефициту витамина, 10–30 нг/мл – недостатку, 30–100 нг/мл – норме. Верхняя граница интервала нормы – 56 нг/мл [1 нг/мл 1,25-(ОН)2-D3 соответствует 2,496 нмоль/л] [25].

Большинство исследований витамина D в сфере доказательной медицине ориентированы именно на установление корреляций между уровнями активных форм витамина в плазме крови и риском различных онкологических заболеваний. Более высокие уровни 25-(OH)-D соответствуют уменьшению онкологической смертности (ОР – 0,52; 95% ДИ – 0,29–0,94) [26], снижению риска КРР на 40–70% [27, 28], а также снижению риска развития более тяжелых форм и рецидивов КРР [29, 30]. Увеличение уровня 25-(OH)-D от 12,5 до 30,0 нг/мл соответствовало уменьшению риска РМЖ на 25% [31].

Ассоциации различных онкологических заболеваний с обеспеченностью организма пациента витамином D подтверждаются, в частности, данными по взаимосвязи нуклеотидных полиморфизмов генов, вовлеченных в гомеостаз витамина D. Величина защитного противоопухолевого эффекта, производимого активными формами витамина D, зависит от генетических факторов, прежде всего – от функциональных полиморфизмов генов VDR и VDBP. Генотип Gc2-2 гена VDBP соответствовал уменьшению риска РМЖ (ОР – 0,72; 95% ДИ – 0,54–0,96) [32] наряду с генотипом BB полиморфизма BsmI гена VDR [33]. Генотип Tt полиморфизма VDR-TaqI соответствовал уменьшенному риску (ОР – 0,70; 95% ДИ – 0,54–0,90) меланомы кожи [34], а менее функциональный генотип ff полиморфизма VDR FokI был ассоциирован с увеличением риска рака простаты и, в частности, с более агрессивным течением заболевания [17]. Полиморфизмы в гене VDR взаимодействуют с другими факторами, например с семейной историей РМЖ [35] или с инсоляцией [20]. Генотипы, характеризующиеся более высокой активностью рецептора (такие, как FokI FF/Ff, TaqI tt, BglI BB), соответствовали понижению риска рака простаты при условии достаточной инсоляции [20].

Мета-анализ показал, что наличие у пациентов варианта «f» полиморфизма Fok1 гена рецептора витамина было ассоциировано с 26%-ным увеличением риска рака кожи (ОР – 1,26; 95% ДИ – 1,04–1,53), вариант «t» был ассоциирован с 88%-ным повышением риска заболевания (ОР – 1,88; 95% ДИ – 1,29–2,74), а вариант «а» полиморфизма Apa1 – с 27%-ным повышением риска (ОР – 1,27; 95% ДИ – 1,05–1,53). Мета-анализ 39 исследований подтвердил, что генотип «ff» гена VDR был ассоциирован с повышением риска РМЖ на 9% (ОР – 1,09; 95% ДИ – 1,02–1,16, р=0,007) [36].

Полногеномное генетическое ассоциативное исследование когорты 4501 европейца показало, что уровни активной формы витамина D в крови, 25-гидроксивитамина D, ассоциированы с полиморфизмами генов, кодирующих ферменты биосинтеза витамина: никотинамидадениндинуклеотид (NAD) синтетазы, 7-дегидрохолестеринредуктазы (синтезирует холестерин из 7-дегидрохолестерола), ацил-коэнзим-дегидрогеназы (биосинтез холестерина и витамина D) и С-25-гидроксилазы (преобразует витамин D3 в активную форму) [37].

Помимо приведенных выше данных противоопухолевый эффект витамина D3 подтверждается также весьма обширным кругом результатов доказательной медицины, указывающих на взаимосвязи между дефицитом витамина D и риском РМЖ, КРР и смертностью от других видов онкологических заболеваний.

Доказательные данные: витамин D и РМЖ

Мета-анализ проспективных исследований взаимосвязи уровней 25-гидроксивитамина D в сыворотке крови и риска РМЖ (рис. 3) включил 14 исследований (9110 случаев РМЖ и 16 244 контрольных). Более высокие уровни 25(OH)D были достоверно ассоциированы со снижением риска РМЖ (ОР=0,85; 95% ДИ – 0,75–0,95) [38].

Мета-анализ 9 исследований, включивший 5206 пациенток и 6450 контрольных случаев, оценивал влияние моделирования параметра «доза–ответ» у женщин в постменопаузе на риск РМЖ. Оказалось, что риск снижался на 12% при повышении уровней 25(OH)D в плазме на каждые 5 нг/мл (ОР – 0,88; 95% ДИ – 0,79–0,97) (рис. 4).

Дальнейшего снижения риска не наблюдалось при уровнях 25(OH)D более 35 нг/мл [39]. Мета-анализ эффектов витамина D показал, что в квартиле с самым высоким уровнем 25(ОН)D отмечено достоверное снижение риска РМЖ на 48% (ОР – 0,5; 95% ДИ – 0,40–0,68, р<0,00001) [40].

Мета-анализ эффектов потребления витамина D включил данные 10 клинических исследований (n=14450). Анализ дозозависимых эффектов позволил установить, что потребление витамина D не менее 400 МЕ/сут, кальция более 600 мг/сут и уровни витамина в сыворотке более 30 нг/мл соответствовали наименьшему риску заболевания (рис. 5) [41].

Мета-анализ 11 исследований влияния уровней 25-гидроксивитамина D сыворотки на риск РМЖ показал, что уровни 25(OH)D в самом высоком квартиле соответствовали снижению риска патологии на 39% (ОР – 0,61, 95% ДИ – 0,47–0,80). Уровни 25(ОН)D в 47 нг/мл и более соответствовали снижению риска РМЖ на 50% (рис. 6) [42].

Мета-анализ эффектов высокого потребления витамина D (более 800 МЕ/сут) на риск РМЖ включил 11 исследований по диетарному потреблению витамина, 7 исследований по уровням 25(OH)D и риску РМЖ. Самый высокий квартиль значений уровней 25(OH)D в крови был ассоциирован с 45%-ным (ОР – 0,55, 95% ДИ – 0,38–0,80) снижением риска РМЖ (рис. 7) [43].

Доказательные данные: КРР и дефицит витамина D

Мета-анализ 28 наблюдательных исследований показал, что увеличение уровней 25(ОН)D в крови на каждые 10 нмоль/л связано с 6%-ным (95% ДИ – 3–9%) снижением риска КРР кишечника [44]. Систематический обзор проспективных исследований взаимодействий между витамином D и риском КРР включил 18 исследований с более 1 млн участников из европейских стран (рис. 8–10). Самый высокий квартиль потребления витамина D соответствовал снижению риска на 12% (ОР – 0,88; 95% ДИ – 0,80–0,96); самый высокий квартиль уровней 25(ОН)D – снижению риска на 33% (ОР – 0,67; 95% ДИ – 0,54–0,80).

Мета-анализ взаимосвязи уровней витамина D в сыворотке крови и риска КРР включил 10 исследований и показал, что увеличение содержания 25(OH)D на каждые 20 нг/мл было ассоциировано со снижением риска патологии на 18% (ОР – 0,82, 95% ДИ – 0,69–0,97) [45].

Мета-анализ 8 проспективных исследований по уровням витамина D в крови и риска КРР включил 2690 пациентов с патологией и контрольную группу лиц соответствующих возрастных групп. По сравнению с квартилем самых низких значений 25(OH)D уровни активной формы витамина в самом высоком квартиле соответствовали 34%-му снижению риска (ОР – 0,66, 95% ДИ – 0,54–0,81) [46] (рис. 11).

Мета-анализ диетарного потребления витамина D3, уровней 25-гидроксивитамина D сыворотки крови, полиморфизмов гена VDR и риска КРР позволил установить достоверное снижение риска заболевания на 5% при увеличении диетарного потребления витамина D3 на каждые 100 МЕ/сут (ОР – 0,95; 95% ДИ – 0,93–0,98, 10 исследований); наибольшее снижение риска отмечено для дозировок витамина более 700 МЕ/сут. Более высокие уровни 25-гидроксивитамина D сыворотки (диапазон значений – 200–1800 МЕ/л) также были достоверно ассоциированы со снижением риска: повышение на каждые 100 МЕ/л соответствовало снижению риска на 4% (ОР – 0,96; 95% ДИ – 0,94–0,97; 6 исследований). Вариант BB полиморфизма BSMI гена VDR также был ассоциирован со сниженным риском (ОР – 0,57, 95% ДИ – 0,36–0,89) [47] (рис. 12, 13).

Одним из механизмов воздействия недостаточной обеспеченности витамином D служит избыточная масса тела, возникающая при низких уровнях активной формы витамина в крови. Мета-анализ, включивший данные по 13 различным онкологическим заболеваниям, показал, что низкие уровни 25(OH)D соответствуют по меньшей мере 20% случаев рака при высоком индексе массы тела (ИМТ). При этом вклад низких уровней 25(OH)D существенно различен для разных онкологических заболеваний. Например, низкие уровни 25(OH)D ассоциированы с 40 %-ным повышением риска РМЖ при высоком ИМТ, с 26 %-ным повышением риска КРР у мужчин и 75 %-ным – у женщин. Увеличение уровней 25(OH)D в сыворотке на каждые 10 нг/мл соответствует снижению риска развития рака ободочной и прямой кишки на 18 %. В подгруппе пациентов с уровнями 25(OH)D более 38 нг/мл этот риск снижался в 2 раза по сравнению с подгруппой с уровнями менее 16 нг/мл [48].

Доказательные данные: смертность и обеспеченность витамином D

Мета-анализ индивидуальных данных участников (26 018 мужчин и женщин в возрасте 50–79 лет) показал, что за время наблюдения 2227 участников исследования умерли от рака. Уровни 25-гидроксивитамина D в самом нижнем квинтиле (1/5 часть) соответствовали повышению риска на 70% (ОР – 1,70; 95% ДИ – 1,00–2,88) [49].

Мета-анализ влияния долговременного (от 2 до 7 лет) приема препаратов витамина D на смертность показал, что прием 400–833 МЕ/сут витамина D достоверно снижает смертность от рака в среднем на 12% (ОР – 0,88; 95% ДИ – 0,78–0,98) [50].

Уровни 25-гидроксивитамина D в сыворотке крови снижают риск заболеваемости раком и смертности. Систематический мета-анализ показал, что повышение уровней 25(OH)D сыворотки на каждые 20 нг/мл приводил к снижению заболеваемости различными формами рака на 11% (ОР – 0,89; 95% ДИ – 0,81–0,97; 5 исследований) и смертности на 17% (ОР – 0,83; 95% ДИ – 0,71–0,96). При этом достоверные ассоциации более высоких уровней 25(OH)D со сниженной смертностью относились преимущественно к подгруппе женщин (ОР – 0,76; 95% ДИ – 0,60–0,98) (рис. 14) [51].

Мета-анализ воздействия долгосрочного приема витамина D (более 3 лет) на смертность включил данные 42 рандомизированных исследований. Терапия витамином D достоверно снижала смертность в среднем на 6% (ОР – 0,94; 95% ДИ – 0,90–0,98). Короткие периоды приема витамина D (менее 3 лет непрерывного приема) не имели достоверных ассоциаций со снижением смертности (ОР – 1,04; 95% ДИ – 0,97–1,12, р=0,1) [52].

Мета-анализ 30 проспективных исследований заболеваемости (24 исследования, n=31 867) и смертности (6 исследований; 870 смертей) вследствие РМЖ показал, что уровни активной формы витамина 25(OH)D в самом высоком квартиле достоверно снижали смертность от РМЖ – на 42% (ОР – 0,58; 95% ДИ – 0,40–0,5) и смертность от всех причин (ОР – 0,61; 95% ДИ – 0,48–0,79) (рис. 15) [53].

Заключение

Сформулированная в данной работе комплексная молекулярно-физиологическая модель противоопухолевого воздействия витамина D3 убедительно подтверждается данными доказательной медицины. Бо́льшая часть территории России находится в зоне низкой инсоляции. Необходимое для биосинтеза витамина D излучение диапазона УФО-В не достигает поверхности земли в промышленных зонах, мегаполисах, зонах лесных пожаров и пылевых бурь вследствие повышенного загрязнения атмосферы. Более того, в России витамин D не входит в программы профилактики опухолей (напомним, что, по данным Госкомстата РФ за 2012 г., смертность от онкологических заболеваний занимает 3-е место). Сформировавшаяся точка зрения на витамин D как исключительно «витамин для лечения рахита в раннем возрасте» кардинально устарела. И фундаментальные, и клинико-эпидемиологические данные свидетельствуют о необходимости срочной просветительской работы среди населения в отношении важной роли витамина D в профилактике и лечении онкологических заболеваний. С этой целью витамин D следует принимать в дозах 400–800 МЕ/сут в течение достаточно длительных интервалов времени (не менее 3 лет); особенно важен регулярный прием витамина D (800–1000 МЕ/сут) с октября по май. Возможным вариантом для программы профилактики онкологических заболеваний служит использование эффективной и безопасной водорастворимой формы витамина D3 «Аквадетрим» по 1–2 капли (1 кап. = 500 МЕ) ежедневно длительно (не менее нескольких лет). Данный препарат характеризуется безу-пречной фармакологической историей применения пациентами в различные возрастные периоды (новорожденность, раннее детство, дошкольный подростковый, молодой, средний, пожилой возраст), при беременности, пациентами с нарушениями всасывания витамина D (с болезнью Крона, муковисцидозом, заболеваниями тонкого кишечника, дисфункцией печени и др.), что делает перспективным его применение для профилактики и терапии онкологических заболеваний в любом возрасте и при различном состоянии кишечника. В частности, перспективно дополнение Аквадетримом заместительной гормональной терапии пероральными эстрогенами, которая, как известно, характеризуется повышенным риском развития раковых заболеваний (особенно когда применяется в высоких дозах перорально) [54]. Препарат рекомендуется употреблять во время завтрака или обеда по 1–2 капли с питьевой водой.


Литература



  1. Saez M.E., Ramirez-Lorca R., Moron F.J., Ruiz A. The therapeutic potential of the calpain family: new aspects. Drug Discov. Today. 2006;11(19–20):917–23.

  2. Garland C.F., Garland F.C. Do sunlight and vitamin D reduce the likelihood of colon cancer? Int. J. Epidemiol. 1980;9(3):227–31.

  3. Ingraham B.A., Bragdon B., Nohe A. Molecular basis of the potential of vitamin D to prevent cancer. Curr. Med. Res. Opin. 2008;24(1):139–49.

  4. Никитинская О.А., Торопцова Н.В. Кальций и витамин D: анализ возможных положительных и отрицательных побочных явлений при их применении. РМЖ. 2011;10:651–55.

  5. Westerdahl J., Ingvar C., Masback A., et al. Risk of cutaneous malignant melanoma in relation to use of sunbeds: further evidence for UV-A carcinogenicity. Br. J. Cancer. 2000;82(9):1593–99.

  6. Torshin I.Yu. Sensing the change from molecular genetics to personalized medicine. In «Bioinformatics in the Post-Genomic Era» series. Nova Biomedical Books, NY, USA, 2009.

  7. Nagpal S., Songqing N., Radhakrishnan R. Noncalcemic Actions of Vitamin D Receptor Ligands Full Text Endocrine Reviews. 2005;5:662–87.

  8. Yee Y.K., Chintalacharuvu S.R., Lu J., Nagpal S. Vitamin D receptor modulators for inflammation and cancer. Mini Rev. Med. Chem. 2005;5(8):761–78.

  9. Martin S. New agents in clinical oncology. Drugs. 2007;10(2):99–101.

  10. Gilad L.A., Bresler T. Regulation of vitamin D receptor expression via estrogen-induced activation of the ERK 1/2 signaling pathway in colon and breast cancer cells. J. Endocrinol. 2005;185(3):577–92.

  11. Gilad L.A., Schwartz B. Association of estrogen receptor beta with plasma-membrane caveola components: implication in control of vitamin D receptor. J. Mol. Endocrinol. 2007;38(6):603.

  12. Abbas S., Linseisen J., Slanger T. Serum 25-hydroxyvitamin D and risk of post-menopausal breast cancer--results of a large case-control study. Carcinogenesis. 2008;29(1):93–9.

  13. Ding E.L., Mehta S., Fawzi W.W., Giovannucci E.L. Interaction of estrogen therapy with calcium and vitamin D supplementation on colorectal cancer risk: reanalysis of Women’s Health Initiative randomized trial. Int. J. Cancer. 2008;122(8):1690–94.

  14. Lappe J.M., Travers-Gustafson D., Davies K.M. Vitamin D and calcium supplementation reduces cancer risk: results of a randomized trial. Am. J. Clin. Nutr. 2007;85(6):1586–91.

  15. Torshin I.Yu. Bioinformatics in the post-genomic era: physiology and medicine. Nova Biomedical Books, NY, USA 2007:35–67.

  16. Tuohimaa P. Does solar exposure, as indicated by the non-melanoma skin cancers, protect from solid cancers: vitamin D as a possible explanation. Eur. J. Cancer. 2007;43(11):1701–12.

  17. Li H., Stampfer M.J., Hollis J.B. A prospective study of plasma vitamin D metabolites, vitamin D receptor polymorphisms, and prostate cancer. PLoS Med. 2007;4(3):e103.

  18. Porojnicu A.C., Robsahm T.E. Seasonal and geographical variations in lung cancer prognosis in Norway. Does Vitamin D from the sun play a role? Lung Cancer. 2007;55(3):263–70.

  19. Garland C.F., Gorham E.D., Mohr S.B., et al. Vitamin D and prevention of breast cancer: pooled analysis. J. Steroid Biochem. Mol. Biol. 2007;103(3–5):708–11.

  20. John E.M., Schwartz G.G., Koo J., et al. Sun exposure, vitamin D receptor gene polymorphisms, and risk of advanced prostate cancer. Cancer Res. 2005;65(12):5470–79.

  21. Knight J.A., Lesosky M., Barnett H., et al. Vitamin D and reduced risk of breast cancer: a population-based case-control study. Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2007;16(3):422–29.

  22. Abbas S., Linseisen J. Dietary vitamin D and calcium intake and premenopausal breast cancer risk in a German case-control study. Nutr. Cancer. 2007;59(1):54–61.

  23. Hartman T.J., Albert P.S., Snyder K., et al. The association of calcium and vitamin D with risk of colorectal adenomas. J. Nutr. 2005;135(2):252–59.

  24. Senesse P., Touvier M., Kesse E. Tobacco use and associations of beta-carotene and vitamin intakes with colorectal adenoma risk. J. Nutr. 2005;135(10):2468–72.

  25. ИНВИТРО, http://www.invitro.ru/analizes/for-doctors/487/2849/?sphrase_id=8963164 (обращение на сайт 27.07.2014).

  26. Ng K., Meyerhardt J.A., Wu K., Feskanich D. Circulating 25-hydroxyvitamin d levels and survival in patients with colorectal cancer. J. Clin. Oncol. 2008;26(18):2984–91.

  27. Wu K., Feskanich D., Fuchs C.S., et al. A nested case control study of plasma 25-hydroxyvitamin D concentrations and risk of colorectal cancer. J. Natl. Cancer Inst. 2007;99(14):1120–29.

  28. Gorham E.D., Garland C.F., Garland F.C., et al. Optimal vitamin D status for colorectal cancer prevention: a quantitative meta analysis. Am. J. Prev. Med. 2007;32(3):210–16.

  29. Peters U., Hayes R.B. Circulating vitamin D metabolites, polymorphism in vitamin D receptor, and colorectal adenoma risk. Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2004;13(4):546–52.

  30. Martinez M.E., Marshall J.R., Sampliner R., Wilkinson J., Alberts D.S. Calcium, vitamin D, and risk of adenoma recurrence (United States). Cancer Causes Control. 2002;13(3):213–20.

  31. Peters U., McGlynn K.A. Vitamin D, calcium, and vitamin D receptor polymorphism in colorectal adenomas. Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2001;10(12):1267–74.

  32. Abbas S., Linseisen J., Slanger T.J. The Gc2 allele of the vitamin D binding protein is associated with a decreased postmenopausal breast cancer risk, independent of the vitamin D status. Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2008;17(6):1339–43.

  33. Trabert B., Malone K.E., Daling J.R., et al. Vitamin D receptor polymorphisms and breast cancer risk in a large population-based case-control study of Caucasian and African-American women. Breast Cancer Res. 2007;9(6):R84.

  34. Li C., Liu Z., Zhang Z., et al. Genetic variants of the vitamin D receptor gene alter risk of cutaneous melanoma. J. Invest. Dermatol. 2007;127(2):276–80.

  35. Sillanpaa P., Hirvonen A., Kataja V. Vitamin D receptor gene polymorphism as an important modifier of positive family history related breast cancer risk. Pharmacogenetics. 2004;14(4):239–45.

  36. Zhang K., Song L. Association between vitamin D receptor gene polymorphisms and breast cancer risk: a meta-analysis of 39 studies. PLoS One. 2014;9(4):e96125.

  37. Ahn J., Yu K., Stolzenberg-Solomon R., et al. Serum 25-hydroxyvitamin D and breast cancer risk: a meta-analysis of prospective studies. Tumour Biol. 2013;34(6):3509–17.

  38. Wang D., Velez de-la-Paz O.I., Zhai J.X., Liu D.W. Serum 25-hydroxyvitamin D and breast cancer risk: a meta-analysis of prospective studies. Tumour Biol. 2013;34(6):3509–17.

  39. Bauer S.R., Hankinson S.E., Bertone-Johnson E.R., Ding E.L. Plasma vitamin D levels, menopause, and risk of breast cancer: dose-response meta-analysis of prospective studies. Medicine. (Baltimore) 2013;92(3):123–31.

  40. Chen P., Li M., Gu X., et al. Higher blood 25(OH)D level may reduce the breast cancer risk: evidence from a Chinese population based case-control study and meta-analysis of the observational studies. PLoS One. 2013;8(1):e49312.

  41. Hong Z., Tian C., Zhang X. Dietary calcium intake, vitamin D levels, and breast cancer risk: a dose-response analysis of observational studies. Breast Cancer Res. Treat. 2012;136(1):309–12.

  42. Mohr S.B., Gorham E.D., Alcaraz J.E., et al. Serum 25-hydroxyvitamin D and prevention of breast cancer: pooled analysis. Anticancer Res. 2011;31(9):2939–48.

  43. Chen P., Hu P., Xie D., et al. Meta-analysis of vitamin D, calcium and the prevention of breast cancer. Breast Cancer Res. Treat. 2010;121(2):469–77.

  44. Chung M., Lee J., Terasawa T., et al. Vitamin D with or without calcium supplementation for prevention of cancer and fractures: an updated meta-analysis for the U.S. Preventive Services Task Force. Ann. Intern. Med. 2011;155(12):827–38.

  45. Yin L., Grandi N., Raum E., et al. Meta-analysis: Serum vitamin D and colorectal adenoma risk. Prev. Med. 2011;53(1–2):10–6.

  46. Lee J.E., Li H., Chan A.T., et al. Circulating levels of vitamin D and colon and rectal cancer: the Physicians’ Health Study and a meta-analysis of prospective studies. Cancer Prev. Res. (Phila). 2011;4(5):735–43.

  47. Touvier M., Chan D.S., Lau R., Aune D. Meta-analyses of vitamin D intake, 25-hydroxyvitamin D status, vitamin D receptor polymorphisms, and colorectal cancer risk. Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2011;20(5):1003–16.

  48. Lagunova Z., Porojnicu A.C. Obesity and increased risk of cancer: does decrease of serum 25-hydroxyvitamin D level with increasing body mass index explain some of the association? Mol. Nutr. Food Res. 2010;54(8):1127–33.

  49. Schottker B., Jorde R., Peasey A., et al. Vitamin D and mortality: meta-analysis of individual participant data from a large consortium of cohort studies from Europe and the United States. BMJ. 2014;348:g3656.

  50. Keum N., Giovannucci E. Vitamin D supplements and cancer incidence and mortality: a meta-analysis. Br. J. Cancer. 2014;101038/bjc2014294.

  51. Yin L., Ordonez-Mena J.M., Chen T., et al. Circulating 25-hydroxyvitamin D serum concentration and total cancer incidence and mortality: a systematic review and meta-analysis. Prev. Med. 2013;57(6):753–64.

  52. Zheng Y., Zhu J., Zhou M., et al. Meta-analysis of long-term vitamin D supplementation on overall mortality. PLoS One. 2013;8(12):e8210.

  53. Kim Y., Je Y. Vitamin D intake, blood 25(OH)D levels, and breast cancer risk or mortality: a meta-analysis. Br. J. Cancer. 2014;110(11):2772–84.

  54. Громова О.А., Торшин И.Ю., Лиманова О.А., Громов А.Н., Керимкулова Н.В. Сравнительное исследование доказательной базы эффективности и безопасности применения пероральной и трансдермальной форм заместительной гормональной терапии эстрогенами у женщин в различные возрастные периоды. Проблемы репродукции. 2013;6:86–96.


Об авторах / Для корреспонденции


О.А. Громова – д.м.н., проф. кафедры фармакологии и клинической фармакологии ГБОУ ВПО «Ивановская государственная медицинская академия» МЗ РФ, зам. директора по научной работе Российского центра Института микроэлементов ЮНЕСКО; e-mail: unesco.gromova@gmail.com
И.Ю. Торшин – к.х.н., зав. лабораторией вычислительной и системной биологии ФГБУН «Вычислительный центр им. А.А. Дородницына» РАН, консультант Российского центра Института микроэлементов ЮНЕСКО
С.Е. Малыгин – доцент, кафедра онкологии и лучевой терапии ГБОУ ВПО РНИМУ им. Н.И. Пирогова Минздрава России
О.А. Лиманова – к.м.н., доцент кафедры фармакологии и клинической фармакологии ГБОУ ВПО «Ивановская государственная медицинская академия» МЗ РФ, научный консультант Российского центра Института микроэлементов ЮНЕСКО
А.В. Гилельс – научный руководитель медицинской корпорации RHANA


Похожие статьи


Бионика Медиа