Синдром инсулинорезистентности в клинике внутренних болезней


А.Ф. Вербовой, Л.А. Шаронова, А.В. Пашенцева, И.А. Цанава

Кафедра эндокринологии ФГБОУ ВПО «Самарский государственный медицинский университет» Минздрава России, Самара
В последние годы большое внимание привлекает патофизиологический феномен, получивший название «инсулинорезистентность». Он лежит в основе клинико-лабораторных проявлений метаболического синдрома и сахарного диабета 2 типа, формирования артериальной гипертензии и ряда других патологических состояний. В обзорной статье рассматриваются патогенетические механизмы возникновения инсулинорезистентности, ее роль в развитии различных заболеваний.

Внастоящее время в мире более 1,9 млрд человек имеют избыточную массу тела, а свыше 600 млн из них страдают ожирением. За последнее десятилетие число больных ожирением увеличилось на 75%. По прогнозам Всемирной организации здравоохранения, ожидается, что к 2030 г. в Европе от ожирения будут страдать уже 73% мужчин и 63% женщин [1]. Ожирение может вызывать инсулинорезистентность (ИР), которая в свою очередь приводит к увеличению секреции инсулина β-клетками поджелудочной железы, в результате чего развивается компенсаторная гиперинсулинемия (ГИ). Первоначально компенсаторная ГИ позволяет поддерживать углеводный обмен в норме, но способствует при этом развитию метаболических, гемодинамических и органных нарушений, которые приводят к возникновению различных заболеваний.

Инсулинорезистентность – это состояние, сопровождающееся снижением чувствительности периферических тканей к биологическому действию инсулина. По мнению ряда исследователей, предрасположенность к ИР – исторически сложившийся механизм адаптации организма человека к изменению внешних условий для поддержания энергетического баланса и нормального функционирования всех органов и систем. Для объяснения генетической предрасположенности к ИР J. Neel в 1962 г. выдвинул теорию «бережливого генотипа», согласно которой организм человека в период благополучия и достатка в питании накапливает жиры и углеводы, а в период дефицита пищи сохраняет нормогликемию и более экономно расходует энергию за счет снижения уровня утилизации глюкозы в мышечной ткани, усиления глюконеогенеза и липогенеза. Данный механизм позволяет человеку выживать в периоды голода и поддерживать организм в состоянии между здоровьем и болезнью в течение определенного времени. В процессе филогенеза эта особенность метаболизма привела к значительной распространенности ИР в обществе: она выявляется у каждого четвертого практически здорового человека [2].

В основе ИР лежит нарушение как рецепторных, так и пострецепторных механизмов передачи инсулинового сигнала. Проведение инсулинового сигнала и ответные реакции на него представляют собой сложный многоэтапный комплекс биохимических реакций, на каждом уровне которого может произойти сбой: мутация и снижение тирозинкиназной активности инсулинового рецептора, снижение и нарушение регуляции активности фосфоинозитид-3-киназы, нарушение встраивания переносчика ГЛЮТ-4 (глюкозный транспортер тип 4) в мембраны клеток инсулинчувствительных тканей [3]. Клеточные механизмы ИР могут быть различными в разных тканях. Снижение числа инсулиновых рецепторов обнаруживается на адипоцитах и в меньшей степени – в мышечных клетках. Снижение же активности тирозинкиназы инсулинового рецептора выявляется как в мышечных, так и в жировых клетках. Нарушения транслокации внутриклеточных транспортеров глюкозы, ГЛЮТ-4 на плазматическую мембрану наиболее выражены в адипоцитах.

Наибольшее клиническое значение имеет нарушение чувствительности к инсулину мышечной, жировой и печеночной тканей. ИР мышечной ткани связана с увеличением количества триглицеридов и изменением метаболизма свободных жирных кислот (СЖК), вследствие чего в миоцитах нарушается поступление и утилизация глюкозы. СЖК являются также субстратом для синтеза триглицеридов, тем самым приводя к развитию гипертриглицеридемии. Повышение уровня триглицеридов усиливает ИР, т.к. триглицериды являются негормональными антагонистами инсулина. Кроме того, происходит изменение функции и уменьшение количества глюкозных транспортеров ГЛЮТ-4, что было доказано при исследовании биоптатов мышц in vitro [4].

Печеночная ИР обусловлена тем, что инсулин не оказывает ингибирующего действия на глюконеогенез, в связи с чем продукция глюкозы клетками печени повышается. В результате избыточного поступления СЖК происходит ингибирование процессов транспорта и фосфорилирования глюкозы, а также активации глюконеогенеза. Эти процессы приводят к снижению чувствительности к инсулину. В условиях ИР происходит изменение активности липопротеинлипазы и печеночной триглицеридлипазы, приводящее к увеличению синтеза и секреции липопротеидов очень низкой плотности (ЛПОНП), нарушению их элиминации. Происходит увеличение концентрации липопротеидов низкой плотности (ЛПНП) и снижение уровня липопротеидов высокой плотности (ЛПВП). Повышенный уровень СЖК в крови приводит к аккумуляции липидов в островковых клетках поджелудочной железы, липотоксическому воздействию на β-клетки и как следствие – к нарушению их функции.

Нарушение чувствительности к инсулину жировой ткани проявляется снижением антилиполитического действия инсулина, приводящего к накоплению СЖК и глицерина.

Важную роль в развитии ИР играет воспаление жировой ткани. При ожирении происходит гипертрофия адипоцитов, развиваются клеточная инфильтрация, фиброз, изменения микроциркуляции, сдвиг секреции адипокинов, повышение в крови неспецифических маркеров воспаления – С-реактивного белка, фибриногена, лейкоцитов. Жировая ткань продуцирует иммунные комплексы и цитокины, которые могут запускать процесс воспаления (фактор некроза опухоли α – ФНО-α, интерлейкин-6 – ИЛ-6). Источником ИЛ-6 служат не только адипоциты, но и макрофаги, инфильтрирующие жировую ткань. ФНО-α, синтезирующийся в основном моноцитами и макрофагами, тормозит экспрессию внутриклеточных транспортеров глюкозы ГЛЮТ-4, вследствие чего снижается утилизация глюкозы. С.А. Бутровой и соавт. (2007) были получены положительные корреляции ФНО-α с маркерами ИР (индексом HOMA – Homeostasis Model Assessment и гиперинсулинемией) у пациентов с абдоминальным ожирением [5].

Еще одним звеном в патогенезе ИР может являться нарушение секреции адипоцитокинов – веществ, вырабатываемых жировой тканью (лептин, адипонектин, резистин и др.).

В работах различных авторов описывается взаимосвязь содержания адипонектина в крови с различными клиническими и метаболическими показателями. Так, получены данные об отрицательной корреляции уровня адипонектина плазмы с индексом массы тела, окружностью талии, уровнями глюкозы и инсулина плазмы натощак, индексом инсулинорезистентности НОMА-IR [6, 7]. В исследовании А.Ф. Вербового и соавт. (2011) установлено снижение уровня адипонектина в крови пациентов с сахарным диабетом 2 типа (СД2) и нарушенной толерантностью к глюкозе (НТГ). У обследованных пациентов с НТГ выявлена отрицательная корреляция между уровнями адипонектина и инсулина и НОМА-IR, что свидетельствует о роли гипоадипонектинемии в развитии ИР при НТГ. У больных СД2 таких корреляций не установлено, что можно объяснить уменьшением ИР у этих больных на фоне проводимого лечения [8].

В формировании ИР также может участвовать и гиперлептинемия. Существует мнение, будто лептин является связующим звеном между адипоцитами и клетками поджелудочной железы, стимулирует секрецию инсулина при снижении чувствительности к нему [9]. В то же время существуют работы, показывающие, что длительная гиперлептинемия ингибирует экспрессию мРНК инсулина, что в итоге может служить пусковым механизмом при формировании гипергликемии и ИР [10]. В работах А.В. Пашенцевой (2012) и Е.И. Ворожцовой (2013) были получены положительные корреляции уровня лептина с индексом инсулинорезистентности HOMA-IR [11, 12]. I. Osegbe, H. Okpara, E. Azinge (2016) обнаружили положительную корреляцию между уровнем лептина и степенью ИР у женщин при различных значениях индекса массы тела [13].

Отечественные авторы продемонстрировали влияние резистина на развитие ИР у больных СД2 и ожирением. О.И. Кадыкова (2012) обнаружила повышение уровня резистина в группе пациентов с артериальной гипертензией и СД2 по сравнению с больными артериальной гипертензией без СД и контрольной группой. Полученные данные свидетельствуют о том, что резистин может быть пусковым фактором возникновения метаболических нарушений, связанных с СД2 [14]. В исследовании О.О. Кирилловой и соавт. (2014) было установлено повышение концентрации резистина у пациентов с ожирением I степени по сравнению с контролем, а у больных ожирением II–III степеней увеличение уровня резистина по отношению к контрольной группе возрастало до статистически значимого. Также были установлены положительные корреляции между содержанием глюкозы и резистина у больных всех групп [15].

Понятие чувствительности к инсулину до сих пор не имеет четкой нормы, снижение ниже которой рассматривалось бы как ИР. При измерении чувствительности к инсулину у здоровых людей показатели колеблются в широких пределах. Те же колебания наблюдаются и у лиц с НТГ.

Наиболее точным методом, признанным «золотым» стандартом оценки ИР, является эугликемический гиперинсулинемический клэмп. Для оценки ИР тест считается наиболее достоверным и воспроизводимым как при СД, так и у здоровых людей. Но поскольку этот метод достаточно трудоемкий и дорогостоящий, в широкой клинической практике он обычно не используется. В крупных эпидемиологических исследованиях применяются также укороченные варианты внутривенного и перорального глюкозотолерантного теста с использованием принципов минимальной модели: FSIGTT (Frequently Sampled Intravenous Glucose Tolerance Test), OSIG.

Наиболее простым и удобным в применении в клинической практике методом оценки ИР является изменение концентрации глюкозы и инсулина плазмы крови натощак. Повышенная концентрация инсулина при нормальном уровне глюкозы может свидетельствовать о наличии ИР. Также предложены различные индексы для оценки ИР, рассчитываемые по соотношению концентраций инсулина и глюкозы плазмы натощак и/или после пищевой нагрузки, например индекс HOMA. Чем выше индекс HOMA, тем ниже чувствительность к инсулину и, следовательно, выше ИР. Метод широко применяется в клинической практике, однако вследствие высокой вариабельности данных не рекомендуется для использования с целью рутинного скрининга [16].

На чувствительность тканей к инсулину влияют различные факторы. Многие физиологические состояния предрасполагают к ИР: пубертат, беременность, пожилой возраст, ночной сон, гиподинамия. Однако чаще ИР вызывают патологические состояния: метаболические нарушения (диабетический кетоацидоз, ожирение, гипер-урикемия, избыточный прием алкоголя), эндокринные заболевания (тиреотоксикоз, синдром Кушинга, акромегалия, феохромоцитома), эссенциальная гипертензия, хроническая почечная недостаточность, цирроз печени, травма, ожоги, сепсис, хирургические вмешательства [17].

Развитие метаболических нарушений в период полового созревания не случайно. Именно в подростковом периоде устанавливаются новые функциональные отношения между нервной и эндокринной системами. Вклад в развитие ИР у подростков вносят повышенные уровни половых гормонов, гормона роста и кортизола, свойственные пубертату. ИР у подростков является физиологической особенностью пубертата и может носить транзиторный характер. При достаточном адаптационном резерве, обеспечиваемом комплексом нейроэндокринных реакций, равновесие между поступающей и расходуемой энергией поддерживается на постоянном уровне.

В условиях пубертата перестройка центров нейровегетативной и эндокринной регуляции и выраженная лабильность обменных процессов могут приводить к нарушению хрупкого равновесия и при перенапряжении механизмов адаптации развивается прогрессирующее ожирение с формированием комплекса осложнений. На ранних стадиях заболевания отмечается повышение активности гипоталамических структур и ретикулярной формации, увеличение секреции гипофизом гормона роста, пролактина, адренокортикотропного гормона и гонадотропинов. При дальнейшем прогрессировании заболевания гиперреактивность гипоталамо-гипофизарной системы трансформируется в ее дисфункцию, возникают расстройства в системе «гипоталамус-гипофиз-периферические эндокринные железы», но без нарушения механизмов обратной связи и с сохранением резервных возможностей этой системы [18, 19]. Ожирение у детей и подростков часто ассоциируется с ранним началом пубертата и ростом выше средних возрастных показателей. ИР (по модели НОМА) выявляется у 60,5% школьников 6 лет и является одной из основных метаболических особенностей ожирения у детей и подростков независимо от пола и возраста [20].

В ряде исследований показано, что с наступлением беременности, особенно во второй ее половине, у всех женщин развивается физиологическая ИР, что имеет приспособительное значение, т.к. обеспечивает перераспределение энергетических субстратов в пользу интенсивного роста плода. Причиной нарастающей ИР считаются действие плацентарных контринсулярных гормонов и снижение активности транспортеров глюкозы. Развивающаяся компенсаторная ГИ позволяет вначале поддерживать углеводный обмен в норме. Тем не менее данная физиологическая ИР под влиянием как эндогенных, так и экзогенных факторов посредством потери β-клетками способности к гиперсекреции инсулина способствует переходу от состояния физиологической ИР к состоянию «патологической ИР». ИР играет важную роль в развитии осложнений беременности, из них наиболее часто встречаются гестационный СД, гестационная гипертензия и преэклампсия, тромбоэмболические осложнения, перенашивание беременности, слабость родовой деятельности и клинически узкий таз. Более высокий индекс HOMA в начале беременности ассоциирован с повышенным риском развития гестационного СД [21, 22]. Данные осложнения беременности и родов у женщин с избыточной массой тела способствуют увеличению частоты кесарева сечения в 1,5–2,3 раза. Риск абдоминального родоразрешения значительно увеличивается в тех случаях, когда исходная избыточная масса тела увеличивается за счет чрезмерной прибавки массы тела во время беременности [23].

По данным Е.И. Шибановой (2009), патологическая ИР оказывает отрицательное влияние на течение гестационного процесса, вызывая высокую частоту осложнений: угрожающий выкидыш в I и II триместрах – 65,5 и 54% соответственно, преэклампсию – 30%, хроническую плацентарную недостаточность – 31%. Осложненное течение раннего неонатального периода отмечено у 81% доношенных новорожденных от пациенток с патологической ИР: поражения центральной нервной системы – 28%, асфиксия – 24%, общий отечный синдром – 28%, гипотрофия – 9%. Частота рождения крупных плодов в группе с патологической ИР в 2 раза (31 и 17% соответственно), а детей с различной степенью гипотрофии в 3 раза (38 и 12% соответственно) превышала данный показатель группы сравнения. О патологической ИР у беременных группы риска развития метаболических нарушений свидетельствует повышение индекса инсулинорезистентности (НОМА-IR): во II триместре более 2,21±0,64 и в III – более 2,84±0,99. Индекс ИР позволяет прогнозировать развитие патологической ИР и, следовательно, осложненного течения гестационного и неонатального периодов [24].

ИР является ключевым патогенетическим механизмом развития и СД2. Причины ИР при СД2 гетерогенны. В ее развитии четко прослеживается наличие двух компонентов: генетического и приобретенного. Так, родственники первой степени родства с нарушенной и даже с нормальной толерантностью к глюкозе имеют выраженную ИР по сравнению с лицами контрольной группы. У монозиготных близнецов, имеющих СД2, ИР также более выражена по сравнению с близнецами без диабета. Понимание ключевой роли ожирения и ИР в патогенезе нарушений, составляющих сущность метаболического синдрома (МС), привело к тому, что в последнее время предложен новый термин – «Diabesity», который на русский язык можно перевести как «диабетоожирение». Таким образом, сегодня практически уже сформирована внушительная доказательная база для утверждения, будто ожирение служит ключевым пусковым механизмом развития ИР и СД2, которые при дальнейшем прогрессировании способствуют только взаимному отягощению друг друга [25]. Гипергликемия и лежащая в основе развития СД инсулинорезистентность являются мощнейшими и независимыми факторами, приводящими к развитию макро- и микрососудистой патологии, нарушению неврологической регуляции. Одним из наиболее распространенных и рано возникающих осложнений СД является диабетическая невропатия. По данным И.А. Бондарь и соавт. (2009), тяжесть кардиоваскулярной автономной невропатии зависит от уровня инсулина, степени ИР (повышение индекса HOMA-IR и высокий уровень ФНО-α) и дисфункции эндотелия [26]. ИР играет ведущую роль в развитии метаболических и сосудистых нарушений у больных СД2 посредством воздействия на структурно-функциональное состояние миокарда, системное артериальное давление, что сопровождается повышением суммарного сердечно-сосудистого риска. В работе Е.Н. Ерохиной (2008) продемонстрировано, что комплексное воздействие комбинированной терапии метформином и росиглитазоном на тканевую ИР у пациентов СД2 приводило к улучшению основных гемодинамических параметров и структурно-функционального состояния миокарда левого желудочка: уменьшение степени его гипертрофии, нормализации диастолической функции левого желудочка у 30,6% больных. Достоверно снизился суммарный сердечно-сосудистый риск, большинство пациентов перешли в группу низкого риска [27].

ИР провоцирует развитие воспалительной реакции в тканях, активирует ренин-ангиотензин-альдостероновую систему, вызывает гиперактивацию симпатической нервной системы.

В условиях ИР и ГИ наблюдается снижение реакции эндотелия на вазодилатационное и усиление на вазоконстрикторное воздействия, что обусловлено снижением активности оксида азота, уменьшением образования простациклина и увеличением продукции вазоконстрикторных субстанций [28]. От 25 до 47% лиц, страдающих артериальной гипертензией, имеют ИР или НТГ. В диссертационной работе Ю.Ф. Титовой (2015) приводятся данные, согласно которым частота ИР повышается у больных артериальной гипертензией по мере увеличения риска сердечно-сосудистых осложнений [29].

Активно обсуждается роль ИР и компенсаторной ГИ как фактора риска ишемической болезни сердца. При ИР отмечается более высокая, чем при сохраненной чувствительности к инсулину, частота множественного атеросклеротического поражения коронарных сосудов [30]. В работе Ю.Ф. Титовой приводятся сведения о положительной корреляции ИР и толщиной комплекса интима-медиа общих сонных артерий [29]. Результаты нескольких крупных проспективных исследований свидетельствуют, что повышенный уровень инсулина способствует развитию ишемической болезни сердца и служит независимым предиктором риска развития инфаркта миокарда (ИМ) и смерти от ишемической болезни сердца. ИР связана с развитием ИМ даже в отсутствие таких традиционных факторов риска, как артериальная гипертензия, ожирение, СД или НТГ, дислипидемия. Установлено, что ИР связана с наличием осложнений ИМ в виде нарушений ритма и проводимости сердца, ранней постинфарктной стенокардии, высокого класса острой сердечной недостаточности, а также с развитием неблагоприятного прогноза заболевания через 12 месяцев после ИМ [31, 32]. По данным Н.В. Морковских (2010), более высокий уровень ИР выявлен у больных СД2 с сердечно-сосудистыми осложнениями по сравнению с пациентами с СД без осложнений [33]. А.С. Осиной (2010) обнаружена положительная корреляция между ИР и эндотелиальной дисфункцией у больных СД2, усиливающаяся по мере увеличения длительности заболевания [34].

Неалкогольная жировая болезнь печени (НАЖБП), согласно результатам эпидемиологических исследований, на сегодняшний день считается одним из наиболее распространенных диффузных заболеваний печени [35]. Патогенез НАЖБП представлен теорией двухэтапного поражения [36]. На первом этапе на фоне висцерального ожирения и ИР увеличивается липолиз в жировой ткани, растет концентрация СЖК в сыворотке крови, что ведет к повышению синтеза ЛПНП. Таким образом, возникают условия для формирования жировой дистрофии печени. Вместе с тем жировой гепатоз вне зависимости от причин, вызвавших его, может способствовать ГИ вследствие снижения клиренса инсулина [37]. На втором этапе развития заболевания происходит дальнейшее накопление СЖК, оказывающее прямое липотоксическое действие на гепатоциты. Основная роль в патогенезе повреждающего действия отводится перекисному окислению липидов (ПОЛ) и продукции активных форм кислорода (оксидативный стресс). Альдегиды – продукты ПОЛ – являются мощным стимулятором звездчатых клеток, при активации которых увеличивается синтез коллагена (фиброгенез) и хемотаксис нейтрофилов.

В результате происходит повреждение митохондрий, разобщение процессов тканевого дыхания, возникает апоптоз и некроз гепатоцитов, активируется фиброгенез. При ожирении нарушается секреция адипокинов – повышается уровень лептина, снижается концентрация адипонектина, что приводит к стеатозу, воспалению и фиброзу, а в отсутствие адекватного лечения – к циррозу печени [38–40].

В настоящее время НАЖБП расценивается как печеночное проявление МС, ключевым моментом которого считается ИР. Наблюдается связь между показателями ИР и признаками поражения печени: уровнем инсулина сыворотки крови и наличием лабораторного синдрома цитолиза; уровнем С-пептида и степенью стеатоза, определяемой ультрасонографическим методом, а также размерами печени; увеличением показателя HOMA-IR и выраженностью фиброза печени [41].

Клиническая значимость данного заболевания обусловлена также взаимосвязью с генезом атеросклеротических поражений сосудов и значительным увеличением риска развития сердечно-сосудистых заболеваний. В условиях ИР печень становится не только органом-мишенью, но и сама усиливает метаболические нарушения [42]. В работе Л.В. Чесноковой и соавт. (2014) установлено, что наличие и степень выраженности дисфункции эндотелия у пациентов с НАЖБП ассоциируются с выраженностью метаболических нарушений и содержанием адипокинов, при этом более высокое содержание адипонектина коррелирует с увеличением прироста способности к вазодилатации у пациентов с МС; в группе без дислипидемии и артериальной гипертензии снижение эндотелийзависимой вазодилатации отмечается только при относительно низком содержании адипонектина [43].

Синдром поликистозных яичников (СПКЯ) – это многофакторное гетерогенное заболевание, характеризующееся нарушением менструального цикла, хронической ановуляцией, гиперандрогенией, увеличением размеров и изменением морфологической структуры яичников. Важным механизмом формирования гиперандрогении является ИР. Частота ИР у женщин с СПКЯ составляет 35–60%. ГИ повышает активность цитохрома P450c17, тем самым усиливает синтез андрогенов в тека-клетках и строме поликистозных яичников, способствует синтезу эстрогенов и повышению уровня секреции лютенизирующего гормона. Наряду с этим избыток инсулина уменьшает образование в печени глобулинов, связывающих половые гормоны, что приводит к увеличению концентрации свободного биологически активного тестостерона [44, 45]. ГИ повышает чувствительность клеток гранулезы к  лютенизирующему гормону, вызывая лютеинизацию мелких фолликулов. Это приводит к остановке роста антральных фолликулов и их атрезии. В клинических исследованиях было доказано, что снижение ГИ приводит к уменьшению содержания яичниковых андрогенов и восстановлению овуляторного менструального цикла, в то время как коррекция гиперандрогении может и не оказывать влияния на степень выраженности ГИ [46, 47].

Частота выявления нарушений углеводного обмена при СПКЯ существенно выше, чем в здоровой популяции женщин репродуктивного возраста. Нередко эти нарушения выявляются у женщин молодого возраста [48]. У больных СД2 в возрасте 18–45 лет СПКЯ встречается в 1,5–2 раза чаще, чем у женщин, не имеющих этой патологии. При беременности у женщин с СПКЯ, часто уже имеющих ИР, ГИ и нарушения углеводного обмена, повышен риск гестационного СД. Частота СД у беременных может достигать 30%. У пациенток с СПКЯ и гестационным СД в анамнезе частота НТГ и СД2 значительно возрастает и достигает 40 и 14% соответственно [49].

В основе патогенетического лечения ИР лежат немедикаментозные мероприятия, направленные на снижение массы тела, изменение стереотипов питания, отказ от вредных привычек, таких как курение и злоупотребление алкоголем, повышение физической активности, т.е. формирование т.н. здорового образа жизни. Снижение массы тела и висцеральной жировой ткани сопровождается улучшением чувствительности периферических тканей к инсулину и положительной динамикой сердечно-сосудистых факторов риска. По данным А.М. Мкртумяна и соавт. (2008), у больных МС после снижения массы тела наблюдалось значимое уменьшение содержания эндотелина-1, являющегося мощным вазоконстриктором. Также отмечалось снижение концентрации маркеров воспаления – С-реактивного белка и ФНО-α. В целом максимальное уменьшение факторов риска сердечно-сосудистых заболеваний было отмечено у пациентов, которые снизили массу тела более чем на 10% [50].

Присоединение медикаментозных методов лечения не исключает немедикаментозных мероприятий, а должно проводиться параллельно. К основным группам препаратов, значимо влияющих на ИР, относятся бигуаниды и тиазолидиндионы.

Препарат группы бигуанидов метформин устраняет ИР ткани печени, что проявляется снижением процессов гликогенолиза и глюконеогенеза в печени. В меньшей степени этот препарат влияет на ИР на уровне мышечной и жировой тканей. Метформин обладает анорексигенным действием, способностью замедлять всасывание белков и жиров, что приводит к снижению массы тела. Применение метформина при МС обеспечивает уменьшение массы тела, окружности талии, снижение ИР, концентрации в плазме триглицеридов и исходно высокого уровня артериального давления [51]. Результаты мета-анализа 5 нерандомизированных клинических исследований без плацебо-контроля (первичная конечная точка – снижение массы тела) показали ассоциацию терапии метформином со снижением массы тела на 2,9–9,0 кг [52]. У детей с ожирением, сопровождавшимся ГИ без нарушений углеводного обмена, на фоне приема метформина в течение 6 месяцев масса тела снижалась в среднем на 3,38 кг. Метформин также значительно снижал выраженность голода и увеличивал ощущение насыщения после предварительной физической нагрузки [53].

В настоящее время метформин эффективно применяется не только при СД, но и больными МС, СПКЯ, НАЖБП. Наряду с гипогликемизирующим действием метформин обладает и рядом благоприятных кардиоваскулярных и метаболических действий, позволяющих позитивно воздействовать на различные компоненты МС. Метформин обладает и гиполипидемическим действием, снижая концентрацию, окисление СЖК и активизируя их реэстерификацию. При применении метформина отмечаются позитивные изменения в липидном спектре: снижение концентрации триглицеридов на 10–20%, ЛПНП – на 10% и повышение концентрации ЛПВП на 10–20% [54]. Снижая отложение липидов в сосудистой стенке, уменьшая пролиферацию гладкомышечных клеток сосудистой стенки, нарушая адгезию, трансформацию моноцитов и способность захватывать липиды, метформин активно воздействует на ранние стадии развития атеросклероза. Однако положительное влияние на липидный профиль выявлено лишь у метформина короткого действия, пролонгированные формы таких результатов не показали. По данным J. Levy и соавт. (2010), у пациентов, принимавших пролонгированную форму метформина в течение 6 месяцев, отмечено увеличение уровня триглицеридов в крови [55].

Еще одной группой препаратов, снижающих ИР, являются тиазолидиндионы. Благодаря уникальному механизму действия глитазоны снижают резистентность к инсулину преимущественно в мышечной и жировой тканях [56].

Таким образом, ИР является физиологическим процессом и выступает как компенсаторная реакция, зачастую направленная на защиту организма от различных стрессовых факторов. Однако при наличии наследственной предрасположенности и воздействии факторов риска ИР приобретает патологическую направленность, способствует развитию СД2, артериальной гипертензии, дислипидемии, СПКЯ и других тяжелых заболеваний.


Литература


1. Ожирение и избыточный вес. Информационный бюллетень. Июнь 2016 г. http://www.who.int/mediacentre/factsheets/fs311/ru/

2. Макишева Р.Т. Адаптивный смысл инсулинорезистентности. Вестник новых медицинских технологий. 2016;10(1):60–7.

3. Драпкина О.М., Шифрина Ю.О. Некоторые молекулярные аспекты инсулинорезистентности. Артериальная гипертензия. 2010;16(5):436–40.

4. Шагалова Н.Я. Инсулинорезистентность – польза или вред? Современные проблемы науки и образования. 2016;2:89.

5. Бутрова С.А., Ершова Е.В., Ильин А.В. Адипоцитокины: резистин и фактор некроза опухолей-α у мужчин с абдоминальным ожирением. Ожирение и метаболизм. 2007;4:30–3.

6. Baratta R., Amato S., Degano C. Adiponectin relationship with lipid metabolism is independent of body fat mass: evidence from both cross-sectional and intervention studies. J. Clin. Endocrinol. Metab. 2004;89(6):2665–71.

7. von Eynatten M., Hamann A., Twardella D., et al. Relationship of adiponectin with markers of systemic inflammation, atherogenic dyslipidemia, and heart failure in patients with coronary heart disease. Clin. Chem. 2006;52(5):853–59.

8. Скудаева Е.С., Пашенцева А.В., Вербовой А.Ф. Уровни резистина, адипонектина и инсулинрезистентности у пациентов с разной степенью нарушений углеводного обмена. Ожирение и метаболизм. 2011;3:57–60.

9. Yang R., Barouch L.A. Leptin signaling and obesity: cardiovascular consequences. Circ. Res. 2007;101(6):545–59.

10. Чубриева С.Ю., Глухов Н.В., Зайчик A.M. Жировая ткань как эндокринный регулятор (обзор литературы). Вестник СПбГУ. Серия 11. Медицина. 2008;1:32–44.

11. Пашенцева А.В. Роль лептина и резистина в развитии инсулинорезистентности у больных сахарным диабетом 2 типа. Дисс. канд. мед. наук. Самара, 2012.

12. Ворожцова Е.И. Роль дефицита тестостерона в развитии инсулинорезистентности у мужчин с сахарным диабетом 2 типа. Дисс. канд. мед. наук. Самара, 2013.

13. Osegbe I., Okpara H., Azinge E. Relationship between serum leptin and insulin resistance among obese Nigerian women. Ann. Afr. Med. 2016;15(1):14–9.

14. Кадыкова О.И. Роль гормонов жировой ткани в генезе инсулинорезистентности у больных гипертонической болезнью и сахарным диабетом 2 типа. Междунар. мед. журн. 2012;2:54–7.

15. Кириллова О.О., Ворожко И.В., Гаппарова К.М., Чехонина Ю.Г., Сенцова Т.Б., Тутельян В.А. Адипокины и метаболизм ключевых пищевых веществ у больных с ожирением. Тер. арх. 2014;1:45–8.

16. Майоров А.Ю., Урбанова К.А., Галстян Г.Р. Методы количественной оценки инсулинорезистентности. Ожирение и метаболизм. 2009;2:19–23.

17. Квиткова Л.В., Еленская Т.С., Благовещенская О.П. Инсулинорезистентность и факторы, ее определяющие. Сиб. мед. журн. 2008;5:12–6.

18. Вербовой А.Ф., Долгих Ю. А., Митрошина Е.В. Некоторые аспекты патогенеза пубертатного ожирения. Практ. медицина 2014;9(85):42–6.

19. Бекезин В.В. Инсулинорезистентность и эндотелиальная дисфункция. Их вклад в развитие метаболического синдрома у детей и подростков. Владикавказский медико-биологич. вестн. 2012;23:134–42.

20. Болотова Н.В., Лазебникова C.B., Аверьянов А.П. Особенности формирования метаболического синдрома у детей и подростков. Педиатр. 2007;86(3):35–9.

21. Бардымова Т.П., Березина М.В., Михалева О.Г., Мистяков М.В. Ожирение и гестационный сахарный диабет. Сиб. мед. журн. (Иркутск) 2015;4:9–15.

22. Попова П.В., Ткачук А.С., Дронова А.В., Болотько Я.А., Гринева Е.Н. Плацентарный лактоген, плацентарный фактор роста, резистентность к инсулину в ранние сроки беременности и риск развития гестационного диабета. Проблемы эндокринологии. 2016;62(5):31.

23. Макаров И.О., Боровкова Е.И., Казаков Р.Д. Характер метаболических изменений у беременных с ожирением. Росс. вестник акушера-гинеколога 2013;13(3):38–41.

24. Шибанова Е.И. Клинико-иммунологические аспекты инсулинорези-стентности во время беременности. Дисс. канд. мед. наук. М., 2009.

25. Калинченко С.Ю., Ворслов Л.О., Тюзиков И.А., Тишова Ю.А. Влияние ожирения и инсулинорезистентности на репродуктивное здоровье женщин. Мед. совет 2015;4:82–7.

26. Бондарь И.А., Шабельникова О.Ю. Роль инсулинорезистентности в развитии кардиоваскулярной формы диабетической автономной нейропатии у больных сахарным диабетом 2-го типа. Сиб. мед. журн. (Томск) 2009;24(1):13–6.

27. Ерохина Е.Н. Роль инсулинорезистентности в развитии макрососудистых осложнений сахарного диабета 2 типа и пути ее коррекции. Дисс. канд. мед. наук. М., 2007.

28. Корнеева О.Н., Драпкина О.М. Пато-генетические взаимосвязи артериальной гипертензии и инсулинорезистентности. Рос. кардиол. журн. 2006;5:100–3.

29. Титова Ю.Ф. Клинико-патогенетическое значение инсулинорезистентности при артериальной гипертонии. Дисс. канд. мед. наук. Самара, 2015.

30. Квиткова Л.В., Еленская Т.С., Благовещенская О.П. Влияние инсулинорезистентности и нарушений углеводного обмена на течение острого периода инфаркта миокарда. Проблемы эндокринологии. 2011;2:9–13.

31. Груздева О.В., Каретникова В.Н., Учасова Е.Г. Инсулинорезистентность и риск неблагоприятного исхода через 1 год после перенесенного инфаркта миокарда. Врач. 2015;12:30–4.

32. Квиткова Л.В., Еленская Т.С., Благовещенская О.П., Барбараш О.Л. Эволюция инсулинорезистентности на примере больных инфарктом миокарда с подъемом сегмента ST. Сиб. мед. журн. 2011;26(4–2):161–65.

33. Морковских Н.В. Маркеры эндокринной системы и восполения как прогностические факторы риска сосудистых осложнений при сахарном диабете 2 типа. Дисс. канд. мед. наук. Самара, 2010.

34. Осина А.С. Оценка взаимосвязи инсулинорезистентности и эндотелиальной дисфункции у больных СД 2 типа. Дисс. канд. мед. наук. Самара, 2010.

35. Драпкина О.М., Ивашкин В.Т. Эпиде-миологические особенности неалкогольной жировой болезни печени в России (Результаты открытого многоцентрового проспективного исследования наблюдения DIREG L 01903). Росс. журн. гастроэнтерол., гепатолог., колопроктол. 2014;4:32–8.

36. Ивашкин В.Т. Ядерные рецепторы и патология печени. Росс. журн. гастроэнтерол., гепатол., колопроктол. 2010;4:7–15.

37. Буеверов А.О. Оксидативный стресс и его роль в повреждении печени. Росс. журн. гастроэнтерол., гепатол., колопроктол. 2002;4:21–5.

38. Гриневич В.Б., Сас Е.И. Неалкогольная жировая болезнь печени: клинико-социальные аспекты проблемы. Росс. мед. вести. 2010;4:55–62.

39. Ермолова Т.В., Ермолов С.Ю., Беляева Е.Л. Неалкогольная жировая болезнь печени: современный взгляд на проблему. Эффективная фармакотерапия 2016;5:26–35.

40. Балукова Е.В., Барышникова Н.В., Белоусова Л.Н. Неалкогольная жировая болезнь печени: современное состояние проблемы. Фарматека. 2016;2:63–8.

41. Петрова Ю.Н. Клинико-лабораторная характеристика неалкогольной жировой болезни печени у больных с метаболическим синдромом. Дисс. канд. мед. наук. СПб., 2007.

42. Чеснокова Л.В., Петров И.М., Трошина И.А., Медведева И.В. Инсулинорезистентнось, атерогенные нарушения и фиброз печени у больных с метаболическим синдромом. Ожирение и метаболизм. 2014;2:17–23.

43. Чеснокова Л.В., Петров И.М., Медведева И.В. Функция эндотелия и содержание адипокинов у пациентов с неалкогольной жировой болезнью печени. Клин. перспективы гастроэнтерол., гепатол. 2014;6:18–24.

44. Захарова Н.Н., Дворянский С.А. Синдром поликистозных яичников. Вятский мед. вестн. 2010;2:3–8.

45. Богатырева Е.М. Современные представления о синдроме поликистозных яичников. Педиатр. 2010;1(1):36–42.

46. Азизова М.Э. Синдром поликистозных яичников с позиций современных представлений. Казанский мед. журн. 2015;96(1):77–80.

47. Андреева Е.Н., Пищулин А.А., Акмаев Р.И., и др. Сравнительное изучение влияния инсулинорезистентности на андрогенную активность надпочечников и яичников у женщин раннего репродуктивного возраста с синдромом поликистоза яичников. Ожирение и метаболизм. 2010;2:29–35.

48. Соболева Е.Л. Состояние углеводного обмена при синдроме поликистозных яичников. Проблемы эндокринологии. 2012;5:41–5.

49. Найдукова А.А., Табеева Г.И., Чернуха Г.Е. Эндокринно-метаболические нарушения и онкологические риски при синдроме поликистозных яичников: новые возможности терапии инсулиносенситайзерами (обзор литературы). Medica mente. 2015;1:20–5.

50. Мкртумян А.М., Бирюкова Е.В., Маркина М.А., Гарбузова Н.В. Параметры эндотелиальной функции и инсулинорезистентности больных метаболическим синдромом до и после снижения массы тела. Ожирение и метаболизм. 2008;1:18–22.

51. Мкртумян А.М., Маркова Т.Н., Кичигин В.А. Эффективность метформина при абдоминальном ожирении. Тер. арх. 2014;8:80–4.

52. Desilets A.R., Dhakal-Karki S., Dunican K.C. Role of metformin for weight management in patients without type 2 diabetes. Ann. Pharmacother. 2008;42:817–26.

53. Adeyemo M.A., McDuffie J.R., Kozlosky M. et al. Effects of Metformin on Energy Intake and Satiety in Obese Children. Diabetes, Obesity Metab. 2015;17(4):363–70.

54. Mamputu J.C., Wiernsperger N.F., Renier G.A. Antiatherogenic properties of metformin: the experimental evidence. Diabetes Metab. 2003;29(4 Pt. 2):71–6.

55. Levy J., Cobas R. A., Gomes M. B. Assessment of efficacy and tolerability of once-daily extended release metformin in patients with type 2 diabetes mellitus. Diabetol. Metab. Syndr. 2010;18:2–16.

56. Мкртумян А.М. Глитазоны: что назначать пациентам с инсулинорезистентностью? Эффективная фармакотерапия. 2011;47:32–7.


Об авторах / Для корреспонденции


А.В. Пашенцева – к.м.н, ассистент кафедры эндокринологии ФГБОУ ВПО СамГМУ Минздрава России, Самара; e-mail: a-pashentseva@yandex.ru


Похожие статьи


Бионика Медиа