Научно обоснованные перспективы профилактического приема витамина D


А.С. Михайлова, А.Г. Закроева, А.Д. Сахнин

ФГБОУ ВО УГМУ Минздрава России, Екатеринбург
В данном обзоре рассматриваются физиологические и функциональные особенности витамина D и его основных метаболитов, пути их синтеза и активации, точки приложения и главные клинические эффекты. Отдельное внимание уделено анализу доступных публикаций, посвященных оценке влияния витамина D в отношении профилактики развития и прогрессирования нарушений костного метаболизма, аутоиммунных и онкологических заболеваний, болезней сердечно-сосудистой, нервной и репродуктивной систем.

Витамин D-эндокринная система

На сегодняшний день витамин D находится в эпицентре внимания медицинской общественности, поскольку его дефицит встречается повсеместно, а гиповитаминоз ассоциирован со многими заболеваниями.

Возможность образования эндогенного витамина D в коже под влиянием эритемных доз ультрафиолетовых лучей типа В, существенные колебания в уровне естественной ультрафиолетовой радиации в разных регионах России, включая наличие обширных полярных областей, отсутствие качественной популяционной статистики об уровне витамина D у взрослого и детского населения делают изучение эпидемиологических и патогенетических аспектов гиповитаминоза Д в России крайне актуальным, а понимание роли витамина D в возникновении, течении и профилактике различных заболеваний представляют несомненный интерес для клинической практики.

Под витамином D в настоящее время понимается группа химических соединений, отличающихся по строению и биологической активности, но обладающих общим антирахитическим свойством. В медицинской практике используют преимущественно витамин D2 (эргокальциферол) и D3 (холекальциферол). Витамин D2 имеет природный провитамин – эргостерин, относящийся к стеринам растительного происхождения; для человека его источником служат продукты питания. Предшественником витамина D3 является 7-гидроксихолестерин, содержащийся в животных жирах, в частности в клетках кожи человека. Под влиянием небольших доз ультрафиолетовых лучей типа В 7-гидроксихолестерин превращается в превитамин D, являющийся биологически инертным и медленно изомеризующимся в витамин D3. Дальнейшая биотрансформация витамина D3 осуществляется в печени, где происходит его гидроксилирование при помощи фермента 25-гидроксилаза до 25(ОН)D3 (25-оксихолекальциферол). Эта форма витамина считается транспортной, она переносится в крови витамин-D-связывающим белком к почкам, где при их нормальном функционировании 25(ОН)D3 при помощи 1α-гидроксилазы трансформируется в 1,25(ОН)2D3 (1,25-диоксихолекальциферол, или кальцитриол), т.н. активную, или гормональную, форму витамина, связывающуюся с клеточными рецепторами [1].

Таким образом, 25-оксихолекальциферол – это основной циркулирующий в крови метаболит, отражающий суммарное количество витамина D, произведенного кожей и полученного из продуктов питания. Поскольку данный метаболит имеет длительный период полужизни, именно он используется в качестве маркера витаминного статуса человека. Биологическое действие витамина D осуществляется посредством связывания его активной формы с рецепторами к данному витамину, имеющимися в клетках многих органов и тканей: в кишечнике, почках, костях, головном мозге, сердце, поджелудочной железе, паращитовидной железе, коже, клетках иммунной системы, органах репродуктивной системы, плаценте и др. [1].

В исследованиях была показана реализация действия витамина D посредством его участия в регуляции процессов экспрессии генов, транскрипции ДНК и РНК, сопровождающегося синтезом специфических протеидов [2]. Достоверно известно, что активность генов, определяющих развитие таких заболеваний, как хронический лимфолейкоз, системная красная волчанка, ревматоидный артрит, рассеянный склероз, болезнь Крона, сахарный диабет 1 типа, рак толстой кишки, рак молочной железы, регулируется через рецепторы к витамину D [3, 4]. Кроме того, в некоторых тканях обнаружена собственная 1α-гидроксилаза, превращающая циркулирующую в крови транспортную форму витамина D3 в активную и позволяющую клеткам использовать данный метаболит в собственных нуждах, не приводя к увеличению концентрации сывороточного метаболита витамина D [5]. Таким образом, выявленное многообразие локализаций клеточных рецепторов к витамину D наравне с системностью влияния его активных метаболитов на физиологические процессы в теле человека позволяют считать данный витамин истинным прогормоном, а изучение его роли в профилактике основных неинфекционных заболеваний выглядит интригующим.

Физиологические функции витамина D

Классической ролью витамина D, впервые описанной Дэвисом и МакКоллумом в 1913 г., считается его участие в регуляции фосфорно-кальциевого обмена, костного метаболизма и предотвращении гипокальциемической тетании.

Постоянство плазменной концентрации кальция является непременным условием нормального функционирования человека, обеспечивающим передачу нервных импульсов, мышечные сокращения и расслабления, экзокринную секрецию, свертывание крови. При этом падение содержания кальция в крови сопровождается образованием сигнальных молекул, стимулирующих клетки паращитовидной железы к выработке паратиреоидного гормона, активирующего 1α-гидроксилазу почек для производства активной формы витамина D3, который в свою очередь увеличивает сывороточную концентрацию кальция посредством усиления кишечной абсорбции кальция и фосфора из пищи, стимуляции костной резорбции с высвобождением кальция и усилением канальцевой реабсорбции кальция почками [1, 6, 7]. При достижении нормального содержания кальция в сыворотке крови выработка паратиреоидного гормона снижается. Способность витамина D3 поддерживать нормальный паратиреоидный статус нашла свое применение в медицинской практике в виде назначения данного витамина и его аналогов пациентам гемодиализа со вторичным гиперпаратиреозом, а также больным почечной остеодистрофией для профилактики гиперпаратиреоза. Таким образом, роль витамина D в регуляции костного гомеостаза является многогранной и позволяет использовать как нативный витамин D3, так и его активные метаболиты в терапии рахита, остеопороза и остеомаляции.

Иммунорегулирующая функция витамина D исследуется с 1980-х гг. На сегодняшний день обнаружено, что распространенность аутоиммунных заболеваний растет по мере удаления региона от экватора и жители стран с низким уровнем ежегодной инсоляции занимают лидирующие места в мире по распространенности аутоиммунных заболеваний: Финляндия занимает первое место по числу больных сахарным диабетом, Шотландия – по числу лиц с рассеянным склерозом [8, 9]. Обнаружение рецепторов к витамину D на поверхности мононуклеарных клеток периферической крови в 1983 г. породило колоссальный интерес к изучению потенциальной роли витамина D в регуляции активности иммунной системы [10] и попыткам использовать витамин D для супрессии имеющихся аутоиммунных нарушений. Заболеваниями, в терапии которых с успехом применялся витамин D, явились рассеянный склероз и экспериментальные модели аутоиммунного энцефаломиелита у животных моделей, где исследователями было достигнуто значительное улучшение клинического течения заболевания, но эксперимент осложнился развитием гиперкальциемии [11, 12]; аутоиммунный сахарный диабет 1 типа, при котором высокие дозы витамина D обеспечили подавление аутоагрессии и остановили деструкцию клеток поджелудочной железы [13]. Похожие результаты описаны для моделей системной красной волчанки [14], воспалительных заболеваний кишечника [15], ревматоидного артрита [16]. Объяснением данных результатов может являться подавление витамином D Т-клеточного иммунного ответа, супрессия активности антигенпрезентирующих дендритных клеток, хотя следует отметить, что механизм подавления аутоагрессии остается до конца не изученным.

Множественные функции витамина D в нервной системе включают нейропротекцию, антиэпилептические эффекты, иммуномодуляцию, возможное взаимодействие с нейротрансмиттерами и гормонами, участие в регуляции поведения человека [17]. В исследованиях показана высокая распространенность депрессии среди молодых, соматически здоровых лиц, дефицитных по витамину D [18]. Согласно имеющимся данным, рецепторы к витамину D обнаружены в ядре нейронов, тогда как фермент 1α-гидроксилаза распределен по всему объему клеточной цитоплазмы. Наибольшее скопление рецепторов к витамину и наивысшая концентрация гидроксилазы регистрировались в клетках гипоталамуса и черной субстанции, что подтверждает предположение об эффектах витамина D, схожих с таковыми нейростероидов, и их участии в аутокринной регуляции [19].

Вопрос возможности применения добавок витамина D для профилактики онкологических заболеваний интригует исследователей всего мира на протяжении длительного времени. В 1937 г. Сигизмунд Пеллер и Чарльз Стефенсон предположили протективную роль солнечного света в отношении развития злокачественных новообразований на основании обнаруженной зависимости смертности от онкологических заболеваний от широты проживания: чем ближе к экватору, тем меньше людей умирали от данных болезней. В 1980 г. Седрик Гарланд и Фрэнк Гарланд опубликовали в журнале International Journal of Epidemiology результаты своих исследований, подтвердивших, что достаточное количество витамина D в организме существенно снижает риск заболеть раком толстой кишки. С конца 1990-х гг. число публикаций по этой теме растет лавинообразно. Многие работы подтверждали, что достаточное количество витамина D (не менее 75 нмоль/л) в сыворотке крови снижает риск злокачественных заболеваний молочной железы, яичников, простаты и кишечника. Было показано влияние сывороточной концентрации витамина D на улучшение прогноза выживаемости больных такими онкологическими заболеваниями, как колоректальный рак [20], рак молочной железы [21]. Систематический обзор, посвященный оценке канцеропревентивной функции витамина D, не продемонстрировал доказательств влияния данного витамина на вероятность возникновения рака, однако нормальное содержание витамина D в сыворотке крови действительно ассоциировалось с уменьшением смертности от онкологических и иных заболеваний [22].

В последние годы ведется активный поиск оптимальной сывороточной концентрации витамина D для обеспечения максимально эффективной профилактики основных неинфекционных заболеваний и снижения риска смерти. Мета-анализ, выполненный Зиттерманом и соавт., показал нелинейное снижение риска смерти при возрастании сывороточной концентрации витамина D с оптимальной концентрацией последнего в пределах 75–87,5 нмоль/л. Так, по сравнению с концентрацией витамина D, равной 27,5 нмоль/л, концентрация 50 нмоль/л или выше ассоциирована со снижением риска смерти на 31%. Данные также демонстрируют, что концентрация свыше 87,5 нмоль/л не приводит к достоверному снижению смертности, а содержание витамина D свыше 112 нмоль/л, вероятно, может быть ассоциировано с увеличением риска смерти [23], что согласуется с результатами других исследователей, продемонстрировавших достоверное увеличение риска смерти при концентрации витамина D свыше 97,5 [24] и 125 нмоль/л [25]. Систематический обзор, посвященный сравнению приема витамина D с приемом плацебо среди лиц вне обострения сопутствующих заболеваний, показал, что прием витамина D3 ассоциировался со снижением смертности среди пожилых, тогда как витамин D2, альфакальцидол и кальцитриол не оказали достоверного влияния на показатели смертности, но при этом достоверно повышали риск гиперкальциемии [26].

В настоящее время исследователями используется следующая градация оценки витаминного статуса: сывороточная концентрация ниже 30 нмоль/л соответствует высокому риску наличия дефицита витамина D; концентрация, равная 40 нмоль/л, считается достаточной и удовлетворяет потребность в витамине D у половины популяции; концентрация свыше 50 нмоль/л является достаточной для подавляющего большинства, а концентрация свыше 125 нмоль/л ассоциирована с повреждающим действием [6, 27, 28].

Дефицит витамина D связан с повышенным риском сердечно-сосудистых заболеваний [29], однако причина этой связи неизвестна. Предполагается, что дефицит витамина D приводит к дисфункции ренин-ангиотензин-альдостероновой системы [30]. Бургаз и соавт. включили в мета-анализ данные исследований связи содержания витамина D в крови и артериальной гипертензии (АГ) и выявили значительную гетерогенность результатов. Однако у пациентов с наибольшей сывороточной концентрацией витамина D риск АГ оказался меньше по сравнению с пациентами, имевшими самые низкие значения содержания витамина. Обнаружена незначительная, однако, статистически значимая вариативность риска в зависимости от расы и/или национальности пациентов, включенных в исследование. Риск АГ у европеоидов при низком содержании витамина D был меньше такового среди представителей иных рас при одинаковом содержании витамина D [31]. Систематический обзор, посвященный оценке связи витамина D и кардиометаболического риска, был опубликован под руководством Питтас. На основании анализа данных включенных исследований авторы обнаружили, что у субъектов с дефицитом витамина D наблюдается значимо более высокий риск развития АГ [32]. Тем не менее дефицит витамина D не включен в список факторов риска развития сердечно-сосудистых заболеваний ни Российским кардиологическим обществом, ни Европейским обществом кардиологов (ESC – European Society of Cardiology), ни Американской сердечной ассоциацией (AHA – American Heart Association). Вопрос эффективности применения витамина D для профилактики развития АГ и снижения риска сердечно-сосудистых заболеваний на сегодня остается открытым, поскольку в клинических исследованиях получены противоречивые результаты.

При изучении влияния активных метаболитов витамина D на клетки кожи и волосяные фолликулы установлен антипролиферативный эффект в отношении кератиноцитов, что нашло свое применение в терапии кожных проявлений псориаза [33]. Однако рандомизированных клинических испытаний, доказывающих эффективность метаболитов витамина D по сравнению с другими препаратами, авторы данного обзора не обнаружили.

Выявление рецепторов к витамину D в клетках органов репродуктивной системы человека (яичники, эндометрий, плацента, яички, сперматозоиды) позволило предположить, а позднее подтвердить роль дефицита витамина D в формировании бесплодия, нарушений вынашивания беременности, синдрома поликистозных яичников [28, 34].

Метаболизм витамина D чрезвычайно важен в организме беременной и лактирующей женщины. Известно, что плацента формируется на 4-й неделе гестации и с этого времени концентрация витамина D в теле плода полностью коррелирует с таковой в крови матери. Однако активный метаболит витамина D не способен преодолевать плацентарный барьер, поэтому активация витамина D осуществляется ферментами почек плода и клеток плаценты [28, 35]. Трансплацентарная передача кальция плоду также регулируется путем экспрессии ключевых медиаторов метаболизма витамина D клетками плаценты под влиянием инсулиноподобного фактора роста, человеческого плацентарного лактогена, эстрадиола, пролактина, кальцитонина. Интересно, что гормональная перестройка ведет к значительным изменениям концентрации активных метаболитов витамина Д в крови беременной женщины, которая увеличивается в самые ранние сроки беременности, обеспечивая, по всей видимости, иммунносупрессию для беспрепятственной имплантации эмбриона, а затем удваивается в III триместре по сравнению с уровнем до беременности или после, что, вероятно, обеспечивает защиту костной ткани женщины от чрезмерной потери кальция [28].

Результаты эпидемиологических исследований убедительно свидетельствуют о наличии связи между течением беременности и здоровьем будущего индивидуума. Данная парадигма, именуемая «фетальное программирование», может быть использована для глобальной профилактики заболеваний будущих поколений [34], поскольку известно влияние дефицита витамина D в пренатальном и неонатальном периодах жизни на повышение риска развития в последующем сахарного диабета 1 типа, шизофрении, рассеянного склероза путем эпигенетических модификаций и активации аутоиммунной агрессии [36, 37], а также кардиомиопатии, структурных аномалий почек и головного мозга [38–40].

Таким образом, многогранность влияния витамина D на большинство органов и систем человека, вклад в снижение риска различных заболеваний на протяжении всей жизни индивидуума позволяют считать данный витамин уникальным. В заключение хочется особо отметить, что изучение биологических эффектов витамина D открывает широкие перспективы его применения с профилактической и лечебной целями. Выявленный дефицит витамина D следует считать универсальным маркером неправильного образа жизни, повышающим риски развития основных хронических неинфекционных заболеваний. Представленный обзор имеющихся данных позволяет рекомендовать врачам всех специальностей оценивать витаминный статус применительно к витамину D у пациентов, входящих в группу риска его дефицита. Такими пациентами являются мигранты из южных стран, работники ночных смен, жители мегаполисов с загрязненной атмосферой, пожилые люди и люди, прикованные к постели либо ведущие малоактивный образ жизни, лица, придерживающиеся строгих диет, и вегетарианцы, пациенты с синдромом мальабсорбции. При лабораторном подтверждении гиповитаминоза D оправданна заместительная терапия с использованием препаратов нативного витамина D либо его активных метаболитов.


Литература


1. Glenville J., Strugnell S.A., DeLuca H.F. Current Understanding of the Molecular Actions of Vitamin D. Physiological Rev. 1998;78(4):1193–231.

2. Kimmel-Jehan C., Darwish H.M., Strugnell S.A., Jehan F., Wiefling B., DeLuca H.F. DNA binding is induced by binding of vitamin D receptor-retinoid X receptor heterodimers to vitamin D response elements. J. Cell Biochem. 1999;74:220–28.

3. Ross A.C., Manson J.E., Abrams S.A., Aloia J.F., Brannon P.M., Clinton S.K., Durazo-Arvizu R.A., Gallagher J.C., Gallo R.L., Jones G., Kovacs C.S., Mayne S.T., Rosen C.J., Shapses S.A. The 2011 report on dietary reference intakes for calcium and vitamin D from the Institute of Medicine: what clinicians need to know. J. Clin. Endocrin. Metab. 2011;96:53–8.

4. Holick M.F., Binkley N.C., Bischoff-Ferrari H.A., Gordon C.M., Hanley D.A., Heaney R.P., Murad M.H., Weaver C.M. Evaluation, treatment, and prevention of vitamin D deficiency: an Endocrine Society clinical practice guideline. J. Clin. Endocrin. Metab. 2011;96:1911–30.

5. Tucker G., Gagnon R.E., Haussler M.R. Vitamin D3-25-hydroxylase: tissue occurrence and lack of regulation. Archives of Biochemistry and. Biophysics.1997;155:47–57.

6. Suda T., Ueno Y., Fujii K., Shinki T. Vitamin D and bone. J. Cell Biochem. 2002;88:259–66.

7. DeLuca H.F. Overview of general physiologic features and functions of vitamin D. Am. J. Clin. Nutr. 2004;80(Suppl. 6):1689–96.

8. Hypponen E., Laara E., Reunanen A., Järvelin M.R., Virtanen S.M. Intake of vitamin D and risk of type 1 diabetes: a birth-cohort study. Lancet. 2014;358:1500–503.

9. Multiple Sclerosis Society Scotland. Shine on Scotland campaign Article, 24. April 2011.

10. Bhalla A.K. Amento E.P., Clemens T.L., Holick M.F., Krane S.M. Specific high-affinity receptors for 1,25-dihydroxyvitamin D3 in human peripheral blood mononuclear cells: presence in monocytes and induction in T lymphocytes following activation. J. Clin. Endocrin. Metab. 1983;57:1308–10.

11. Cantorna M.T., Hayes C.E., DeLuca H.F. 1,25-Dihydroxyvitamin D3 reversibly blocks the progression of relapsing encephalomyelitis, a model of multiple sclerosis. Proceedings of the National Academic of Sciences in USA. 1996;93:7861–64.

12. Munger K.L., Levin L.I., Hollis B.W., Howard N.S., Ascherio A. Serum 25-hydroxyvitamin D levels and risk of multiple sclerosis. J. Am. Med. Association. 2006;296:2832–38.

13. Zella J.B., DeLuca H.F. Vitamin D and autoimmune diabetes. J. Cell Biochem. 2003;88:216–22.

14. Lemire J.M., Ince A., Takashima M. 1,25-Dihydroxyvitamin D3 attenuates the expression of experimental murine lupus of MRL/l mice. Autoimmunity. 1992;12:143–48.

15. Nicholson A., Dalzell M., El-Matary W. Vitamin D as a therapy for colitis: A systematic review. J. Crohn’s and Colitis. 2012;6(4):405–11.

16. Cantorna M.T., Hayes C.E., DeLuca H.F. 1,25-Dihydroxycholecalciferol inhibits the progression of arthritis in murine models of human arthritis. J. Nutrition. 1998;128:68–72.

17. Kalueff A.V., Minasyan A., Keisala T, Kuuslahti M., Miettinen S., Tuohimaa P. The vitamin D neuroendocrine system as a target for novel neurotropic drugs. CNS and Neurological Disorders-Drug Targets. 2006;5(3):363–71.

18. Kerr D.R., Zava D.T., Piper W.T., Saturn S.R., Frei B., Gombart A.F. Associations between Vitamin D Levels and Depressive Symptoms in Healthy Young Adult Women. Psych. Res. 2015;227(1):46–51.

19. Eyles D.W., Smith S., Kinobe R., Hewison M., McGrath J.J. Distribution of the vitamin D receptor and 1 alpha-hydroxylase in human brain. J. Chem. Neuroanatomy. 2005;29(1):21–30.

20. Kunzmann A.T., Cantwell M.M., Murray, L.J., Ng K., Carroll, D., Coleman, H.G. Vitamin D, Vitamin D Receptor Expression, Vitamin D-Related Gene Variants and Colorectal Cancer Progression. Syst. Rev. Nutrients. 2014;6(7):2759–919.

21. Yao S., Kwan M.L., Ergas I.J., Roh J.M., Cheng T.D., Hong C.C., McCann S.E., Tang L., Davis W., Liu S., Quesenberry C.P. Jr, Lee M.M., Ambrosone C.B., Kushi L.H. Association of Serum Level of Vitamin D at Diagnosis With Breast Cancer Survival: A Case-Cohort Analysis in the Pathways Study. J. Am. Med. Association. Oncology. 2017;3(3):351–57.

22. Bjelakovic G., Gluud L.L., Nikolova D., Whitfield K., Krstic G., Wetterslev J., Gluud C. Vitamin D supplementation for prevention of cancer in adults. Cochrane Database Syst. Rev. 2014;(6):CD007469.

23. Zittermann A., Iodice S., Pilz S., Grant W.B., Bagnardi V., Gandini S. Vitamin D deficiency and mortality risk in the general population: a meta-analysis of prospective cohort studies. Am. J. Clin. Nutr. 2012;95(1):91–100.

24. Michaëlsson K., Baron J.A., Snellman G., Gedeborg R., Byberg L., Sundström J., Berglund L., Arnlöv J., Hellman P., Blomhoff R., Wolk A., Garmo H., Holmberg L., Melhus H. Plasma vitamin D and mortality in older men: a community-based prospective cohort study. Am. J. Clin. Nutr. 2010;92:841–48.

25. Мelamed M.L., Michos E.D., Post W., Astor B. 25-hydroxyvitamin D levels and the risk of mortality in the general population. Arch. Int. Med. 2008;168:1629–37.

26. Bjelakovic G., Gluud L.L., Nikolova D., Whitfield K., Wetterslev J., Simonetti R.G., Bjelakovic M., Gluud C. Vitamin D supplementation for prevention of mortality in adults. Cochrane Database Syst. Rev. 2014;(1):CD007470.

27. McKenna M.J., Murray B.F., O’Keane M., Kilbane M.T. Rising trend in vitamin D status from 1993 to 2013: dual concerns for the future. Endocrine Connections. 2015;4(3):163–71.

28. Hossein-nezhad A., Holick M.F. Vitamin D for Health: A Global Perspective. Mayo Clin. Proceed. 2013;88(7):720–55.

29. Liu L., Chen M., Hankins S.R., Nùñez A.E., Watson R.A., Weinstock P.J., Newschaffer C.J., Eisen H.J. Serum 25-hydroxyvitamin D concentration and mortality from heart failure and cardiovascular disease, and premature mortality from all-cause in United States adults. Am. J. Cardiol. 2012;110(6):834–39.

30. Li Y.C., Qiao G., Uskokovic M., Xiang W., Zheng W., Kong J. Vitamin D: a negative endocrine regulator of the renin-angiotensin system and blood pressure. J. Steroid Biochem. Mol. Biol. 2004;1–5:89–90, 387–92.

31. Burgaz A., Orsini N., Larsson S.C., Wolk A. Blood 25-hydroxyvitamin D concentration and hypertension: a meta-analysis. J. Hypertension. 2011;29(4):636–45.

32. Pittas A.G., Chung M., Trikalinos T., Mitri J., Brendel M., Patel K., Lichtenstein A.H., Lau J., Balk E.M. Systematic review: Vitamin D and cardiometabolic outcomes. Ann. Int. Med. 2010;152(5):307–14.

33. Pillai S., Bikle D.D. Role of intracellular free calcium in the cornified envelope formation of keratinocytes: differences in the mode of action of extracellular calcium and 1,25 dihydroxyvitamin D. J. Cell Physiol. 1991;146:94–100.

34. Dokoh S., Donaldson C.A., Marion S.L., Pike J.W., Haussler M.R. The ovary: a target organ for 1,25-dihydroxyvitamin D3. Endocrinol. 1983;112:200–6.

35.Kaludjerovic J., Vieth R., Midwifery J. Relationship between vitamin D during perinatal development and health. Womens Health. 2010;55(6):550–60.

36. Holick M.F. Nutrition: D-iabetes and D-eath D-efying vitamin D. National Rev. Endocrinol. 2012;8(7):388–90.

37. Lucas R.M., Ponsonby A.L., Pasco J.A., Morley R. Future health implications of prenatal and early-life vitamin D status. Nutr. Rev. 2008;66(12):710–20.

38. Kim B.G., Chang S.K., Kim S.M., Hwang J.S., Jung J.W. Dilated cardiomyopathy in a 2 month-old infant: a severe form of hypocalcemia with vitamin d deficient rickets. Korean Circ. J. 2010;40(4):201–3.

39. Maka N., Makrakis J., Parkington H.C., Tare M., Morley R., Black M.J. Vitamin D deficiency during pregnancy and lactation stimulates nephrogenesis in rat offspring. Ped. Nephrol. 2008;23(1):55–61.

40. Eyles D., Brown J., Mackay-Sim A., McGrath J., Feron F. Vitamin D3 and brain development. Neuroscience. 2003;118(3):641–53.


Об авторах / Для корреспонденции


Автор для связи: А.С. Михайлова – к.м.н., ассистент кафедры профилактической и семейной медицины, ФГБОУ ВО УГМУ Минздрава России, Екатеринбург; тел. 8 (343) 214-87-98; e-mail: mikhaylovamail@ya.ru


Похожие статьи


Бионика Медиа