Особенности антиоксидантной системы и полиморфизмов некоторых генов-кандидатов у пациентов с неалкогольной жировой болезнью печени


DOI: https://dx.doi.org/10.18565/pharmateca.2018.9.48-55

И.В. Лапинский (1), Е.Б. Авалуева (1), И.Г. Бакулин (1), В.А. Дадали (1), А.А. Топанова (2), Е.В. Сказываева (1), А.В. Пушкина (1)

1) Северо-Западный государственный медицинский университет им. И.И. Мечникова, Санкт-Петербург, Россия; 2) Национальный медицинский исследовательский им. В.А. Алмазова, Санкт-Петербург, Россия
Обоснование. Неалкогольная жировая болезнь печени (НАЖБП) является самой распространенной среди диффузных болезней печени во всем мире. В последние годы подчеркиваются взаимосвязь между нарушениями липидного обмена в печени, изменениями антиоксидантного статуса и полиморфизмом генов, влияющих на метаболизм жирных кислот при НАЖБП. В настоящей статье продемонстрированы результаты исследования показателей антиоксидантной системы, некоторых полиморфизмов генов, потенциально ассоциированных с патологическим процессом в печени и некоторых генов антиоксидантной системы у пациентов с НАЖБП. Методы. Всего в исследовании приняли участие 114 пациентов, из них 67 больных верифицированной НАЖБП и 47 – с синдромом раздраженного кишечника, которые составили группу контроля. Всем пациентам произведена оценка показателей антиоксидантного статуса и ПЦР-ПДРФ (полимеразная цепная реакция и полиморфизм длин рестрикционных фрагментов), анализ генов GSTA, GSTР, SOD2, PPARA, UCP2 и UCP3. Результаты. У пациентов с НАЖБП выявлено увеличение активности процесса перекисного окисления липидов (ПОЛ), при этом ожидаемого снижения активности ферментов системы антиоксидантной защиты (глутатион-S-трансферазы, каталазы) не отмечено. При анализе полученных данных генетического исследования установлено статистически значимое повышение частоты выявления полиморфизма гена UCP-2 и более частое сочетание однонуклеотидных полиморфизмов в генах UCP2 и UCP3 у пациентов с НАЖБП в отличие от пациентов контрольной группы. Заключение. Результаты исследования антиоксидантной статуса у пациентов с НАЖБП, с одной стороны, демонстрируют один из компонентов патогенеза НАЖБП – усиление ПОЛ, с другой – вероятную активацию протективных систем гепатоцитов в ответ на повреждение – отсутствие снижения и даже повышение активности ферментов антиоксидантной системы. Полученные при генетическом исследовании данные указывают на возможную ассоциацию выявленных полиморфизмов генов UCP2 и UCP3 с компонентами патогенеза НАЖБП.
Ключевые слова: неалкогольная жировая болезнь печени, полиморфизм генов, система глутатиона, антиоксидантный статус, перекисное окисление липидов

Введение

Неалкогольная жировая болезнь печени (НАЖБП) на протяжении последних десятилетий занимает лидирующие позиции по распространенности среди диффузных заболеваний печени [1]. Чаще всего НАЖБП имеет доброкачественный характер, однако с жировой дистрофией печени ассоциированы воспалительные процессы в гепатоцитах с развитием неалкогольного стеатогепатита (20–30%) и в последующем – фиброза [2, 3]. Скорость наступления необратимых фиброзных трансформаций при НАЖБП меньше по сравнению с другими хроническими заболеваниями печени, такими как токсические (алкогольные) или вирусные, но в связи с высокой распространенностью данной патологии декомпенсированные циррозы печени в исходе этой проблемы являются третьими среди причин трансплантации печени в ряде стран [4–6]. Кроме того, пациенты с НАЖБП имеют высокий риск ранних сердечно-сосудистых заболеваний и смертности [7]. Вызывает беспокойство, что до 50% случаев НАЖБП-ассоциированных гепатоцеллюлярных карцином могут возникать в отсутствие цирроза, что ухудшает прогноз [8].

К настоящему времени опубликованы многочисленные работы, посвященные элементам многофакторного патогенеза НАЖБП: изменениям липидного обмена, митохондриальной дисфункции, паренхиматозному воспалению, оксидативному стрессу, роли кишечной микробиоты в патологическом процессе. Большое внимание уделяется вопросам молекулярных механизмов трансформации стеатоза в стеатогепатит, роли окислительного стресса как одного из важных звеньев патогенеза хронических заболеваний печени и поиску генов-кандидатов, потенциально ассоциированных с процессом развития стеатоза печени [9–12].

Аспекты модификации гепатоцитарного липидного обмена при НАЖБП

НАЖБП – состояние, при котором гепатоциты, обычно удерживающие только небольшое количество липидов, содержат сверхфизиологическое количество жира вследствие дисбаланса между процессами окисления и удаления липидов и превышающими их процессами поглощения и синтеза жиров [13, 14]. В исследованиях C. D. De et al. (1995) было установлено, что при стеатозе печени происходит повышенное окисление жира микро- и пероксисомами [15], увеличивается интенсивность как окисления липидов, так и цикла трикарбоновых кислот, тогда как кетогенез не модифицируется. Все это позволяет предположить, что гепатоциты пытаются противодействовать избытку липидов за счет усиления окисления [16]. Накопление в печени насыщенных жирных кислот (ЖК) может также способствовать редокс-дисбалансу и образованию активных интермедиатов кислорода, главным образом вызывая стресс и апоптоз эндоплазматического ретикулума [17]. Реактивные формы кислорода (ROS) в настоящее время рассматриваются в качестве регуляторов метаболизма липидов печени в физиологических и патологических условиях. Несмотря на то что ROS и реактивные формы азота образуются вследствие обычного метаболизма, при заболеваниях печени отмечается повышенная продукция свободных радикалов, превышающая защитный порог печеночных клеток и индуцирующая их гибель [18].

Известно, что печень играет центральную роль на всех этапах метаболизма липидов, включая липогенез посредством конверсии избыточных углеводов; окисление ЖК; метаболизм холестерина и фосфолипидов. Так как некоторые данные свидетельствуют, что увеличение уровней ROS индуцирует различные сигнальные пути, которые могут являться триггерами инсулинорезистентности, редокс-контроль может включаться при раннем развитии жирового гепатоза [19].

Контроль липидного обмена осуществляется сетью ядерных рецепторов, которые реагируют на несколько лигандов, регулируя экспрессию ферментов, участвующих в липогенезе или липоксидации печени [20]. Несколько эндогенных и экзогенных липидов, таких как холестерин или ЖК, действуют как физиологические лиганды ядерных рецепторов, которые в связи с этим можно рассматривать как «липостаты», поскольку их активация часто способствует метаболизму/катаболизму соответствующих лигандов и/или обеспечивает отрицательную обратную связь для самопрекращения синтеза [21].

Среди различных ядерных рецепторов, участвующих в физиологической регуляции метаболизма липидов и патологической модуляции свободными радикалами при стеатозе печени, важная роль отводится рецепторам, активируемым пролифераторами пероксисом-α/-γ/-δ (PPAR α/γ/δ). Особенно актуален для печеночной паренхимы PPAR-α, который регулирует гены, ответственные за захват и окисление ЖК, гены, отвечающие за липидный гомеостаз макрофагов, таким образом опосредуя баланс между клеточными ЖК и метаболизмом глюкозы, предотвращая накопление липидов в печени и играя протективную роль в патогенезе неалкогольного стеатогепатита. Активированные ЖК рецепторы PPAR регулируют метаболизм липидов в печени и других органах (PPARα), запасание жира в жировой ткани (PPARγ) [22]. Активация PPARα стимулирует экспрессию аполипопротеина АV и подавляет экспрессию аполипопротеина СIII печенью, что приводит к снижению уровней триглицеридов в хиломикронах и липопротеидов очень низкой плотности, высвобождению ЖК, которые захватываются и накапливаются в адипоцитах или метаболизируются в скелетных мышцах [23]. Несмотря на многочисленные исследования, нет полной ясности в вопросе, каким образом снижение активности PPAR может оказывать влияние на метаболизм и вероятность НАЖБП, что требует дальнейшего исследовательского поиска.

Роль полиморфизмов некоторых генов-кандидатов НАЖБП

Полагают, что разобщение окисления и фосфорилирования в митохондриях ассоциируется с контролем массы тела и жироотложения, в т.ч. и в гепатоцитах. Семейство митохондриальных разобщающих белков (UCP – uncoupling proteins) является членом семейства белков – носителей митохондриального аниона (MACP) и активно исследуется в последние 10–15 лет. Полагают, что белки UCP2, UCP3 и, возможно, другие разобщающие белки выполняют роль метаболического триггера, присутствие которого в митохондриальной мембране позволяет переключать метаболизм с углеводного на преимущественно жировой [24]. Ген UCP1 (термогенин) экспрессируется главным образом в бурой жировой ткани, однако при определенных условиях данный ген экспрессируется и в скелетных мышцах, белой жировой ткани и в β-клетках поджелудочной железы [25]. В последние годы активное внимание уделяется возможному участию белков UCP2 и UCP3 в патогенезе метаболических заболеваний, включая НАЖБП. Данные современной литературы об участии генов разобщающих белков, как UCP2, так и UCP3, в патогенезе НАЖБП противоречивы.

Белок UCP2 обнаруживается в скелетных мышцах, белой жировой ткани, легких и почках, а также в сердце и центральной нервной системе. Белок UCP2 расположен на внутренней мембране митохондрий и выступает в роли медиатора протонной утечки, что в конечном итоге приводит к уменьшению производства АТФ и высвобождению энергии. Ранее сообщалось о связи полиморфизма гена -866G >A UCP2 (rs659366) с ожирением и диабетом 2 типа. Основные полиморфизмы гена UCP2 составляют -866G>A (rs659366), 55 Ala/Val (rs660339). Помимо этого встречаются сведения о влиянии высокой экспрессии UCP2 на контроль продукции митохондриального супероксида, снижая таким образом активность перекисного окисления липидов (ПОЛ). Поэтому UCP2 может быть терапевтической мишенью для лечения окислительного повреждения и метаболического дисбаланса при НАЖБП [26].

Экспрессия UCP3 ограничена главным образом скелетными мышцами [27]. Ряд полиморфизмов был идентифицирован в гене UPC3. В частности, полиморфизм -55C/T отвечает за уровни м-РНК UPC3 и прирост массы тела. Например, по данным исследований, среди тучных индонезийских детей испытуемые с генотипами T/T UPC3 продемонстрировали более низкие общие затраты энергии, чем те, у которых были другие генотипы. Но не было подтверждено увеличение риска, связанного с вариантом rs1800849 с развитием НАЖБП [28]. Однако недавние исследования показывают, что основная роль белка UCP3 заключается в метаболизме ЖК и, возможно, в защите митохондрий от индуцированного липидами повреждения 10 за счет снижения продукции митохондриальных реактивных форм кислорода (ROS) [29].

Экспрессия генов UPC3 и UCP2, несомненно, оказывает влияние на увеличение скорости метаболизма. Однако остается спорным ассоциация таковых полиморфизмов с прогрессированием НАЖБП и это диктует необходимость проведения дополнительных исследований, позволяющих выявлять или опровергать потенциальные роли полиморфизмов UCP3 и UCP2 в патогенезе НАЖБП.

Роль полиморфизмов некоторых генов антиоксидантной защиты при НАЖБП

Антиоксидантные защитные механизмы в печени включают химические вещества, такие как глутатион (GSH), витамины C и E, и ферменты супероксиддисмутазы (SOD), каталаза (CAT), глутатионпероксидаза (GPX), глутатион S-трансфераза (GST), глутатионредуктазу (GRx), пероксиредоксины и тиоредоксины [30]. Система генов GST играет важную роль в процессах обеспечения и поддержания нормальной жизнедеятельности всех живых организмов. Это связано прежде всего с тем, что гены, входящие в состав данной системы, кодируют ферменты, катализирующие различные типы химических превращений в клетке. Именно данная система генов играет первостепенную роль, принимая участие во второй фазе детоксикации (обезвреживания) ксенобиотиков и в защите клеток против окислительного стресса [31].

В отчетах исследований последних лет сообщается также о тенденции к росту экспрессии м-РНК GST A1 и P1 в процессе прогрессирования НАЖБП. Индукция м-РНК GST P1 ранее была признана маркером гепатоцеллюлярного канцерогенеза у крыс, но может быть связана с гепатоцеллюлярной карциномой у людей и, вероятно, может быть предиктором предрасположенности к гепатоцеллюлярной карциноме [32].

Мнения ученых о процессах трансформации системы антиоксидантной защиты в печени при НАЖБП на сегодняшний день противоречивы. Показано, что содержание GSH в печени и активность SOD снижены у пациентов со стеатозом печени и еще более снижены у больных стеатогепатитом [33]. Исследование на животных (мышах fa/fa, получавших диету с высоким содержанием жиров) подтвердило снижение уровня GSH в печени, а также снижение активности GRx, GPX, SOD и CAT [34].

Напротив, в ряде исследований выявлялось, что активность Cu2+/Zn2+-SOD, CAT и GPX заметно повышена в печени пациентов с НАЖБП, так же как экспрессия гена SOD и CAT [35, 36]. Активность марганец-зависимой SOD (MnSOD) защищает от ROS детоксикационными супероксидами в кислород и пероксид водорода, увеличение содержания которых способствует более высокому окислительному стрессу при НАЖБП. В японской популяции у пациентов с НАСГ общий вариант гена 1183T/T MnSOD приводил к замещению аминокислот в сигнальной последовательности, нацеленной на фермент в митохондриях, что ослабляет способность MnSOD, способствуя уменьшению MnSOD и увеличению кислородных радикалов в митохондриях, в конечном итоге формируя гепатоцеллюлярное повреждение [37].

Другой полиморфизм, MnSOD (C47T, rs4880), был исследован как возможный ассоциативный фактор при НАСГ и фиброзе, поскольку белковый импорт в митохондриях уменьшался при таких вариантах гена. Отмечено, что концентрация MnSOD снижается у мужчин с НАЖБП, но не у женщин, возможно из-за различий в уровнях половых гормонов. Таким образом, низкий уровень MnSOD обеспечивает восприимчивость пациентов мужского пола к увеличению окислительного стресса и бóльшую вероятность прогрессирования заболевания [38].

Исследование показателей антиоксидантной системы и полиморфизма генов GSTA, GSTР, SOD2, PPARα, UCP2 и UCP3 у пациентов с НАЖБП

Первые ступени НАЖБП представляются изменениями гепатоцеллюлярного редокс-статуса, которые приводят к нарушенной регуляции метаболизма липидов. С другой стороны, изменения липидного обмена модифицируют окислительно-восстановительные процессы гепатоцита, приводя к митохондриальной дисфункции, инсулинорезистентности, накоплению жира, еще более усиливая повреждение печени. Молекулярные механизмы, лежащие в основе этих изменений, до конца не понятны, но, вероятно, включают редокс-модификацию активности и экспрессии ферментов, модуляцию посттрансляции и активации ядерных рецепторов с последующим изменением метаболической сети и ослаблением системы антиоксидантной защиты гепатоцеллюлярного матрикса. Специфические генетические изменения и мутации различных генов могут приводить к усиленному синтезу и поглощению липидов и/или снижению β-окисления свободных ЖК и накоплению триглицеридов. В свою очередь постоянное состояние увеличения ROS вызывает экспрессию антиоксидантных генов посредством активации элемента антиоксидантного ответа [39].

Цель нашего исследования:

  1. Оценить показатели антиоксидантной системы (АОС) у пациентов с НАЖБП: активность SOD, CAT, GST; общий антиоксидантный статус и показатели ПОЛ.
  2. Определить частоту полиморфизмов генов GSTA, GSTР, SOD2, PPARα, UCP2 и UCP3 у пациентов с НАЖБП.

Методы

Проведено одномоментное проспективное обсервационное аналитическое (случай–контроль). Путем сплошной выборки в исследование были включены 67 пациентов с верифицированной НАЖБП, сформирована основная группа исследования (группа 1). Диагноз НАЖБП устанавливался на основании результатов комплексного обследования в соответствии с существующими международными и российскими стандартами. Для достижения поставленных целей сформирована группа сравнения (группа 2) из 47 пациентов, не имевших НАЖБП и органической патологии желудочно-кишечного тракта. В исследование не включали пациентов старше 80 лет, с тяжелой коморбидной патологией; критериями исключения также стали острые гепатиты любой этиологии, хронические заболевания печени этиологии, иной, чем НАЖБП (вирусные, алкогольные, аутоимунные гепатиты и проч.).

Обследование пациентов проведено амбулаторно, а также в условиях стационара на базе клиники кафедры пропедевтики внутренних болезней, гастроэнтерологии и диетологии Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова.

Все пациенты подвергались физикальному обследованию с акцентом на состояние желудочно-кишечного тракта. Выясняли жалобы, анамнез (длительность заболевания, наследственность, прием алкоголя, лекарственных препаратов, сопутствующую патологию), объективно оценивали состояние печени (размеры, однородность, плотность, край, болезненность и т.д.), проводилась оценка массы тела (ИМТ – индекс массы тела), измерение окружности талии.

Для оценки показателей антиоксидантной системы всем пациентам проведены лабораторные исследования образцов сыворотки крови, полученной из венозной крови стандартными методами. В сыворотке крови осуществлено спектрофотометрическое исследование активности общего антиоксидантного статуса и антиоксидантных ферментов: GST, ПОЛ, СОД и CAT. Определение активности выполнено с использованием наборов фирмы «Randox» согласно инструкции производителя.

Для определения частот полиморфизмов генов GSTA, GSTР, SOD2, PPARα, UCP2 и UCP3 всем участникам исследования был выполнен ПЦР-ПДРФ (полимеразная цепная реакция и полиморфизм длин рестрикционных фрагментов)-анализ. Использовали образцы ДНК, выделенные из лейкоцитов крови с помощью наборов «Проба–Рапид–Генетика» («ДНК-технология»).

ПЦР-ПДРФ-анализ генов GSTA, GSTР, SOD2, PPARA, UCP2 и UCP3 осуществлен с помощью соответствующих двухпраймерных систем (НПФ «Бигль», СПб., Россия). Для амплификации специфических фрагментов ДНК в реакционную смесь добавляли 2–3 мкл ДНК и проводили ПЦР на термоциклере «Терцик». Рестрикция синтезированных фрагментов ДНК проведена с помощью специфической для каждого однонуклеотидного генетического полиморфизма эндонуклеазы. Анализ длин рестрикционных продуктов проведен электрофоретическим разделением в 8%-ном полиакриламидном геле с последующей окраской бромистым этидием и визуализацией в проходящем ультрафиолетовом свете при помощи трансиллюминатора «ECX-20M» (Vilber Lourmat,Франция).

Все пациенты – участники исследования подписали информированное согласие, а также согласие на обработку персональных данных. Исследование одобрено локальным этическим комитетом ГБОУ ВО СЗГМУ им. И.И. Мечникова.

Группа пациентов с верифицированным диагнозом НАЖБП включала 67 пациентов, средний возраст – 46,5±11,7 года. В гендерном распределении несколько преобладали женщины – 39 (58,2%). Все пациенты страдали избыточной массой тела (среднее по группе значение ИМТ – 35,2±4,3 кг/м2).

Для решения задач, поставленных для достижения целей, сформирована группа сравнения из пациентов, не имевших НАЖБП. Всего в группу сравнения были включены 47 пациентов с синдромом раздраженного кишечника (СРК), из них – 29 (61,7%) женщин и 18 (38,3%) мужчин, средний возраст – 41,6±14,1 года. Диагноз СРК был установлен в соответствии с Римскими критериями III пересмотра. В этой группе средний ИМТ составил 22,2±3,2 кг/м2.

Для статистической обработки полученных данных была использована программа SPSS 17.0 (SPSS Inc., США). Вследствие выраженных отличий распределения вариационных рядов от нормального распределения, выявленных тестами Колмогорова–Смирнова и Фишера, для описательной статистики были выбраны медиана и квартили, а для анализа данных использованы непараметрические статистические критерии. Сравнение двух групп проведено по номинальным показателям с помощью χ2-критерия, по количественным показателям – с помощью критерия Манна–Уитни.

Результаты исследования

Результаты исследования антиоксидантного статуса в группах. В анализируемых группах при сопоставлении значений показателя общего антиоксидантного статуса у пациентов с НАЖБП и у пациентов группы сравнения статистически значимых различий не получено (Me=324,1 и Me=324,2 мкмоль/л соответственно; p=0,673), кроме того, отмечено, что данные значения были выше референтных.

Полученные результаты значений показателей общего антиоксидантного статуса, GST, CAT, СОД и ПОЛ у пациентов в обеих группах представлены в табл. 1.

Среднее значение ПОЛ в обеих исследовательских группах было выше референсного показателя. При сравнении показателей ПОЛ в группах отмечено статистически значимое увеличение среднего значения показателя у пациентов с НАЖБП (рис. 1). Показатели ПОЛ были выше референтных значений у подавляющего большинства (63; 94%) пациентов группы 1 и у большинства (32; 68,1%) пациентов группы 2.

Средние значения уровня СОД у пациентов группы 2 были снижены. Снижение показателя отмечено у 38 (56,7%) пациентов группы 1 и у 23 (48,9%) – группы 2, у других пациентов показатели были либо в пределах референтных значений, либо повышены, но достоверных различий в группах получено не было.

Уровень CAT выше референтных значений у пациентов 1-й группы диагностирован в 46 (68,7%), у пациентов 2-й группы – в 29 (61,7%) случаях. При оценке средних значений CAT также достоверных различий между группами 1 (Ме=780,4±270,4) и 2 (Ме=745,4±254,4) не было (р=0,431).

У 31 (46,3%) пациента группы 1 и у 36 (76,6%) – группы 2 показатели GST были снижены, при этом у пациентов группы 2 средние значения данного показателя снижались значительно, в то время как у пациентов группы 1 средний показатель значений GST был в пределах референсных (44,3±30,9 и 70, 36,8 соответственно, различия в группах достоверны; р<0,0004).

Результаты исследования полиморфизма генов GSTA, GSTР, SOD2, PPARA, UCP2 и UCP3 в анализируемых группах. При исследовании полиморфизма генов GSTA и GSTР статистически значимых различий между сравниваемыми группами не получено.

У пациентов обеих группа чаще выявлялся полиморфизм гена GSTA, замена аллеля С на аллель Т, что отмечено у 39 (58,2%) пациентов группы 1 и у 33 (70,2%) – группы 2 (табл. 2).

При оценке полиморфизма SOD2 и PPARα не было выявлено статистически значимых различий между исследуемыми группами. Чаще всего выявлялся гетерозиготный аллель Ala/Val гена SOD2, при этом в группе пациентов с НАЖБП – у 32 (47,8%) пациентов, в контрольной группе – у 28 (59,6%); 37 (55,2%) пациентов группы 1 чаще имели гомозиготный аллель G/G гена PPARα, при этом у 25 (53,2%) пациентов группы 2 отмечен полиморфизм гена PPARα в виде гетерозиготного аллеля G/C (табл. 3).

Обращает на себя внимание полиморфизм генов UCP2 и UCP3 и сочетанный полиморфизм обоих генов (табл. 4). У пациентов группы 1 полиморфизм генов UCP2 и UCP3 диагностирован в 79,1 и 65,7% случаев соответственно. У пациентов группы 2 полиморфизм гена UCP2 зарегистрирован в 57,4%, гена UCP3 – в 51,1% случаев. При этом комбинация полиморфизма генов UCP2 и UCP3 статистически значимо чаще выявлялась у пациентов группы с НАЖБП (у 38 [56,7%] пациентов) по сравнению с группой контроля – 15 (31,9%) пациентов (р<0,05; рис. 2).

Обсуждение

У пациентов с НАЖБП в данном исследовании отмечены более высокие значения показателей ПОЛ, что демонстрирует его активный статус. Полученные данные не противоречат сведениям литературы, посвященным этому вопросу, которые широко освещают роль активности ПОЛ в прогрессировании НАЖБП. Именно при усилении ПОЛ повреждаются мембраны гепатоцитов, их прогрессирующая гибель запускает воспалительную реакцию, создает предпосылки к активации фиброгенеза. На этом фоне нарастает выработка провоспалительных цитокинов, которые наряду с реактивными формами кислорода, дикарбоксильными кислотами и продуктами микросомального окисления способствуют разобщению процессов окислительного фосфорилирования, истощению митохондриальной АТФ и в конечном итоге – некрозу и апоптозу гепатоцитов. Продукты ПОЛ повышают продукцию макрофагами трансформирующего фактора роста β и продукцию коллагена, активируя звездчатые клетки, что приводит к активации фиброгенеза [40].

По многочисленным литературным данным, оксидативный стресс приводит к истощению антиоксидантных механизмов, в частности системы GSH, включающей GSH и ферменты его метаболизма: CAT, глутатионредуктазу, глутатионтрансферазу, глутатионпероксидазу. Известно, что GST – группа ферментов, ответственных за конъюгацию сульфгидрильной SH2 группы с электрофильными атомами C, N, S, O молекул ксенобиотиков. GST катализирует реакцию глутатиона с различными алифатическими, ароматическими, эпоксидными и гетероциклическими радикалами экзогенных повреждающих веществ [41]. Однако в представленном исследовании не было отмечено значимого снижения уровня GST в обследуемой группе пациентов с НАЖБП, средние значения этого показателя по группе оставались в пределах референсных значений, а сниженная активность фермента отмечена менее чем в половине случаев – у 46,3% больных. Кроме того, в группе сравнения у пациентов, не имевших НАЖБП, выявлены статистически значимо более низкие показатели активности GST. У обследуемых пациентов в обеих группах имела место высокая частота полиморфизма генов-кандидатов GSTA и GSTP (система GSH), но достоверных различий получено не было.

У обследованных нами пациентов с НАЖБП активность CAT в целом была выше нормативных значений, высокая активность фермента выявлена у большего, чем в контрольной группе, числа пациентов, но при этом не отличалась статистически значимо. Нами не было получено достоверных различий между группами по показателю активности SOD: уровень SOD отмечен в пределах референтных значений в обеих группах, но при этом снижение показателя отмечено у 38 (56,7%) пациентов группы 1 и у 23 (48,9%) – группы 2, что может указывать на более высокий уровень окислительного стресса. При оценке полиморфизма SOD2 и PPARα не были выявлены статистически значимые различия между исследуемыми группами.

Полученные в нашем исследовании данные – повышение активности ферментов антиоксидантной защиты, в частности общего антиоксидантного статуса, вероятно, можно связать с активацией защитных систем и ответным протективным «ударом» в ответ на усиление ПОЛ.

В ходе нашего исследования у пациентов с НАЖБП установлена более высокая частота мутаций гена UCP2 в виде замены аллеля ala на val и увеличение частоты комбинаций однонуклетидных полиморфизмов, касающихся наличия аллелей val и t, в генах UCP2 и UCP3. Возможно предположить, что высокая частота мутаций в генах разобщающих белков 2 и 3 ассоциирована с НАЖБП и вносит вклад в патогенез этого заболевания, вероятнее всего за счет дефектов разобщения жирных кислот, что в свою очередь способно вызывать митохондриальное повреждение, тем самым запуская порочный круг метаболических нарушений.

В результате проведенного исследования у пациентов обеих групп выявлены нарушения различных компонентов антиоксидантной системы, несмотря на это, средние показатели статистически значимо были неотличимыми. Возникает сложность оценки показателей в связи с тем, что невозможно подобрать пациентов для репрезентативной выборки одной возрастной группы, не имеющих патологии различных органов и систем.

Заключение

НАЖБП вызвана многими факторами, включающими в себя и чрезвычайно сложный патофизиологический процесс, и совместное действие множественных механизмов. Функция полиморфизмов генов, которые влияют на метаболизм ЖК, окислительный стресс и гепатофиброгенез, отражаются в каждой части патогенеза НАЖБП. Из-за сложности и ограничения исследований полиморфизма генов-кандидатов при НАЖБП большинство работ выполняется с невысокой статистической мощностью, воспроизводимостью и с наличием неоднородных по стадии заболевания изучаемых групп, что также влияет на эффективность результатов.

Более полные знания о молекулярных сигнальных путях, участвующих в патогенезе НАЖБП и способствующих прогрессированию стеатоза печени, могут открыть путь к научным стратегиям профилактики и терапии, таким как фармацевтические препараты, непосредственно нацеленные на антиоксидантную систему или действующие через ядерные рецепторы либо гены, в т.ч. разобщающих белков, а также на метаболизм ЖК. Тем не менее продолжение научного поиска в этом направлении оправданно, поскольку понимание воздействия полиморфизма генов на патогенез НАЖБП поможет определить риски заболевания и определить эффективные стратегии лечения.


Литература


1. Bellentani S., Scaglioni F., Marino M., Bedogni G. Epidemiology of non-alcoholic fatty liver disease. Dig. Dis. 2010;28:155–61. Doi: 10.1159/000282080.

2. Rolo A.P., Teodoro J.S., Palmeira C.M. Role of oxidative stress in the pathogenesis of nonalcoholic steatohepatitis. Free Radic. Biol. Med. 2012;52:59–69. Doi: 10.1016/j.freeradbiomed.2011.10.003.

3. Бакулин И.Г., Сандлер Ю.Г., Кейян В.А. и др. Оценка стеатоза печени с помощью неинвазивного метода: миф или реальность? Доктор.Ру. 2015;12(113):57–64.

4. Fassio E., Alvarez E., Dominguez N., et al. Natural history of nonalcoholic steatohepatitis: a longitudinal study of repeat liver biopsies. Hepatology. 2004;40:820–26. Doi: 10.1002/hep.20410.

5. Charlton M.R., Burns J.M., Pedersen R.A., et al. Frequency and outcomes of liver transplantation for nonalcoholic steatohepatitis in the United States. Gastroenterology. 2011;141:1249–53. Doi: 10.1053/j.gastro.2011.06.061.

6. Бакулин И.Г., Шаликиани Н.В. Патогенез алкогольного заболевания печени: современные представления. Доктор.Ру. 2015;12(113):7–14.

7. Belfort R., Harrison S.A., Brown K., et al. A placebo-controlled trial of pioglitazone in subjects with nonalcoholic steatohepatitis N. Engl. J. Med. 2006;355:2297–307. DOI: 10.1056/NEJMoa060326.

8. Betrapally N.S., Gillevet P.M., Bajaj J.S. Changes in the Intestinal Microbiome and Alcoholic and Nonalcoholic Liver Diseases: Causes or Effects? Gastroenterology. 2016;150(8):1745–55. Doi: 10.1053/j.gastro.2016.02.073.

9. Caldwell S.H., Swerdlow R.H., Khan E.M., et al. Mitochondrial abnormalities in non-alcoholic steatohepatitis. Hepatol. 1999;31:430–34.

10. Chatham J., Chacko V.P., Arnold C., et al. Alterations in H. liver ATP homeostasis in human nonalcoholic steatohepatitis: a pilot study. JAMA. 1999;282:1659–64.

11. Serviddio G., Bellanti F., Tamborra R., et al. Alterations of hepatic ATP homeostasis and respiratory chain during development of non-alcoholic steatohepatitis in a rodent model. Eur. J. Clin. Invest. 2008;38:245–52. Doi 10.1111/j.1365-2362.2008.01936.x.

12. Betrapally N.S., Gillevet P.M., Bajaj J.S. Changes in the Intestinal Microbiome and Alcoholic and Nonalcoholic Liver Diseases: Causes or Effects? Gastroenterology. 2016;150(8):1745–55. Doi: 10.1053/j.gastro.2016.02.073.

13. Timlin M.T., Parks E.J. Temporal pattern of de novo lipogenesis in the postprandial state in healthy men. Am. J. Clin. Nutr. 2005;81:35–42. Doi: 10.1093/ajcn/81.1.35.

14. Donnelly K.L., Smith C.I., Schwarzenberg S.J., et al. Sources of fatty acids stored in liver and secreted via lipoproteins in patients with nonalcoholic fatty liver disease.Аm. J. Clin. Invest. 2005;115:1343–51. Doi: 10.1172/JCI23621.

15. De C.D., Pauwels M., Van den Branden C. Alterations of peroxisomes in steatosis of the human liver: a quantitative study. Hepatology. 1995;22:744–52.

16. Sunny N.E., Parks E.J., Browning J.D., Burgess S.C. Excessive hepatic mitochondrial TCA cycle and gluconeogenesis in humans with nonalcoholic fatty liver disease. Cell. Metab. 2011;14:804–10. Doi: 10.1016/j.cmet.2011.11.004.

17. Wei X., Wang D., Topczewski F., Pagliassotti M.J. Saturated fatty acids induce endoplasmic reticulum stress and apoptosis independently of ceramide in liver cells. Am. J. Physiol. Endocrinol. Metab. 2006;291:275–81. Doi: 10.1152/ajpendo.00644.2005.

18. Muriel P. Role of free radicals in liver diseases. Нepatol. Int. 2009;3:526–36.

19. Houstis N.,. Rosen E.D., Lander E.S. Reactive oxygen species have a causal role in multiple forms of insulin resistance. Nature. 2006;440:944–8. Doi:: 10.1038/nature04634.

20. Arrese M., Karpen S.J. Nuclear receptors, inflammation, and liver disease: insights for cholestatic and fatty liver diseases. Clin. Pharmacol. Ther. 2010;87:473–78.

21. Wagner M., Zollner G., Trauner M. Nuclear receptors in liver disease. Hepatology. 2011;53:1023–34. Doi: 10.1002/hep.24148.

22. Spiegelman B.M. PPARγ: adipogenic regulator and thiazolidinedione receptor. Diabetes. 1998;4:507–14.

23. Бондарева Э.А., Андреев Р.С., Якушкин А.В. и др. Полиморфизм генов разобщающих белков семейства UCP у футболистов: в поисках функциональной роли. Физиология человека. 2016;42(6):70–80.

24. Schrauwen P., Hoeks J., Hesselink M.K. Putative function and physiological relevance of the mitochondrial uncoupling protein-3: involvement in fatty acid metabolism? Prog. Lipid. Res. 2006;45(1):17–41. Doi: 10.1016/j.plipres.2005.11.001.

25. Boudina S., Graham T.E. Mitochondrial function/dysfunction in white adipose tissue. Exp. Physiol. 2014;99(9):1168–78. Doi: 10.1113/expphysiol.2014.081414.

26. Farhangi M., Mohseni F., Farajnia S., Jafarabadi M. Major components of metabolic syndrome and nutritional intakes in different genotype of UCP2 −866G/A gene polymorphisms in patients with NAFLD. Transl. Med. 2016;14:177. Doi: 10.1186/s12967-016-0936-3.

27. Brondani L.A., Assmann T.S., Duarte G.C., et al. The role of the uncoupling protein 1 (UCP1) on the development of obesity and type 2 diabetes mellitus. Arq. Bras. Endocrinol. Metabol. 2012;56:215.

28. Wang C., Gong J., Wu H. Development of gene polymorphisms in meditators of nonalcoholic fatty liver disease. Biomed. Rep. 2017;7(2):95–104. Doi: 10.3892/br.2017.926.

29. Комелина Н.П., Амерханов З.Г. Разобщающие белки UCP2 и UCP3 митохондрий печени и мышц суслика spermophilus undulates в отличие от UCP1 бурого жира не способны к неспецифическому транспорту пирувата. Биологические мембраны. Журнал мембранной и клеточной биологии. 2013;30(5–6): 412–21.

30. Leclercq A. Antioxidant defence mechanisms: new players in the pathogenesis of non-alcoholic steatohepatitis? Clin. Sci.2004;106:235–37. Doi:10.1042/CS20030368.

31. Leiers B., Kampkötter A., Grevelding C.G., et al. A stress-responsive glutathione S-transferase confers resistance to oxidative stress in Caenorhabditis elegans. Radic. Biol. Med. 2003;34(11):1405–15. Doi:10.1016/S0891-5849(03)00102-3

32. Fuchs M., Sanyal A.J. Lipotoxicity in NASH. J. Hepatol. 2012;56:291–3. Doi: 10.1016/j.jhep.2011.05.019.

33. Videla L.A., Rodrigo R., Orellana M., et al. Oxidative stress-related parameters in the liver of non-alcoholic fatty liver disease patients. Clin. Sci. 2004;106:261–68. Doi: 10.1042/CS20030285.

34. Carmiel-Haggai M., Cederbaum A.I., Nieto N. A high-fat diet leads to the progression of non-alcoholic fatty liver disease in obese rats. FASEB J. 2005;19:136–38. Doi: 10.1096/fj.04-2291fje.

35. Perlemuter G., Davit-Spraul A., Cosson C., et al. Increase in liver antioxidant enzyme activities in non-alcoholic fatty liver disease. Liver Int. 2005;25:946–53. Doi:10.1111/j.1478-3231.2005.01126.x.

36. Kohjima M., Enjoji M., Higuchi N., et al. Re-evaluation of fatty acid metabolism-related gene expression in nonalcoholic fatty liver disease. Int. J. Mol. Med. 2007;20:351–58.

37. Li L Yang X. The Essential Element Manganese, Oxidative Stress, and Metabolic Diseases: Links and Interactions. Oxid. Med. Cell. Longev. 2018:7580707. Doi: 10.1155/2018/7580707.

38. Borrelli A., Bonelli P., Tuccillo F.M., et al. Role of gut microbiota and oxidative stress in the progression of non-alcoholic fatty liver diseaseto hepatocarcinoma: Current and innovative therapeutic approaches. Redox Biol. 2018;15:467–79. Doi: 10.1016/j.redox.2018.01.009.

39. Yates M.S., Tran Q.T., Dolan P.M., et al. Genetic versus chemoprotective activation of Nrf2 signaling: overlapping yet distinct gene expression profiles between Keap1 knockout and triterpenoid-treated mice. Carcinogenesis. 2009;30:1024–31. Doi: 10.1093/carcin/bgp100.

40. Променашева Т.Е. Роль оксидативного стресса и системы глутатиона в патогенезе неалкогольной жировой болезни печени. Бюллетень ВСНЦ СО РАМН. 2014;5(99):80–3.

41. Hashemi M., Eskandari-Nasab E., Fazaeli A., et al. Association of genetic polimorphisms of glutathione-S-transferase genes (GSTT1, GSTM1 and GSTP1) and susceptibility to nonalcoholic fatty liver disease in Zahedan. DNA Cell. Biol. 2012;31(5):7–672. Doi: 10.2217/bmm.12.61.


Об авторах / Для корреспонденции


Автор для связи: И.В. Лапинский – ассистент кафедры пропедевтики внутренних болезней, гастроэнтерологии и диетологии, СЗГМУ им. И.И. Мечникова, Санкт-Петербург, Россия; e-mail: lapinsky85@yandex.ru


Бионика Медиа